– Вот и я так подумал. Значит, сегодня же вечером изо всех сил примусь настаивать, чтобы венчание состоялось в Нью-Йорке, и уж тогда его точно устроят в Хэмстеде.
– Как забавно!.. – задумчиво оглядела его Фанни. – Если вы – Г и муж В, а В – мачеха, так вы, стало быть, отец А. Зачем же вам понадобилось воровать ожерелье у дочери?
– Ну-ну-ну! – вскинулся Уоддингтон. – Дельце это деликатное, и прежде всего вам надо усвоить – никаких вопросов!
– Да я так, просто девичье любопытство.
– Вот и запакуйте его покрепче и перевяжите ленточкой. Повторяю, дело деликатное, и меньше всего мне нужно, чтобы кто-то разнюхивал мотивы и доискивался причин. Словом, за работу, как и подобает послушной девочке! Выкрадите ожерелье, передайте его тишком мне, а потом – выкиньте все из своей хорошенькой головки раз и навсегда!
– Как скажете. А теперь, переходя к главному, что мне с этого будет?
– Триста долларов.
– Да ну! Совсем не та сумма!
– Это все, что у меня есть.
Фанни призадумалась. Триста долларов – жалкие, конечно, гроши, но все-таки деньги. Пригодятся на меблировку молодоженам, а работа, как ее описали, совсем простенькая.
– Ладно, сойдет! – уступила она.
– Так беретесь?
– Ну!
– Умница! – похвалил Уоддингтон. – Где мне вас найти?
– Вот мой адрес.
– Черкну вам записочку. Вы все поняли?
– А то! Я прячусь в кустах, выжидаю момент, проскальзываю в комнату, краду ожерелье и…
– И передаете его мне!
– Э… конечно…
– Я буду ждать в саду под окнами и встречу вас, как только вы появитесь. Таким образом, – Уоддингтон устремил на свою юную помощницу пристальный, многозначительный взгляд, – мы избежим всяких фокусов-покусов.
– Каких еще фокусов-покусов?
– Да так, без конкретики, – небрежно махнул рукой Уоддингтон. – Фокусов-покусов, и все!
Глава VII
Каждому известно, что существует множество способов измерять время, и с давних пор ученые мужи жарко отстаивают каждый свой. Гиппарх Родосский злорадно усмехался, стоило упомянуть при нем Марина Тирского; а взгляды Ахмеда ибн Абдаллы из Багдада до колик смешили Пурбаха и Региомонтана. Пурбах, в обычной своей грубовато-добродушной манере, утверждал, что теоретик этот, видимо, настоящий осел, на что Региомонтан, чьим девизом было «Живи и другим не мешай», возражал, что Ахмед попросту еще слишком молод и честолюбив, а потому не следует судить его слишком сурово. Пурбах переспросил: «Да-а?» – и Региомонтан ответил: «Да, да», – но Пурбах воскликнул, что от Региомонтана его просто тошнит. Так случилась их первая ссора.
Тихо Браге мерил время широтами, квадрантами, азимутами, крестовинами, армиллярными сферами и параллактическими линейками и частенько говаривал жене, выводя азимут и выставляя кошку на ночь: «Сие самое верное!» А потом, в 1863 году, явился Доллен с его «Die Zeitbesttimmung vermittelt des tragbaren Durchgangsinstrument im Verticale des Polarstens» (ставший бестселлером в свое время, а впоследствии экранизированный под названием «Грехи в багровых тонах») и доказал, что Тихо, перепутав как-то вечерком, после бурного ужина в Копенгагенском университете, амиллярную сферу с квадрантом, все свои исчисления выстроил вкривь и вкось.
Истина же в том, что измерить время невозможно. Для Джорджа Финча, наслаждавшегося обществом Молли, следующие три недели мелькнули как одно мгновение, а для Хамилтона Бимиша, чья любимая девушка укатила в Ист-Гилиэд, штат Айдахо, представлялось невероятным, что хоть один разумный человек может предположить, будто в сутках всего двадцать четыре часа. Случались моменты, когда Хамилтону чудилось, будто с луной что-то стряслось и время застыло на одной точке.