Мрачный стоял Сигсби у дома, глотая бензиново-пыльную смесь, сходившую в Нью-Йорке за воздух, и глядя на жалкое подобие звезд, какое мог предоставить ему Восток. Глаза его метали молнии, и он вполне был готов к убийствам, хитростям и злодействам. Молли ошибалась, книжицы о ковбоях в доме водились. У Сигсби Уоддингтона имелся личный запасец, запертый в секретном ящике, и с раннего утра он не выпускал из рук «Всадников Полынного штата», а днем вдобавок исхитрился улизнуть в кино на Шестой авеню, где показывали фильм «Эта крошка с ранчо» с Хендерсоном Гувером и Сарой Свелт. Сигсби, стоявший на тротуаре в своем лучшем костюме, походил на лакея из бродвейского спектакля, но в сердце своем ему грезилось, что на нем – кожаные ковбойские штаны, ковбойская шляпа стетсон, а люди зовут его «Крутой Том».

Когда к тротуару подкатил «роллс-ройс», мистер Уоддингтон отступил на пару шагов. Из машины выбрался толстяк и помог вылезти даме, размеров совсем уж необъятных. Уоддингтон узнал их – мистер и миссис Брустер Бодторн. Новый гость был первым вице-президентом «Объединенных Зубных Щеток» и купался в деньгах.

– Бр-р! – прорычал хозяин; отвращение пробрало его до костей.

Пара исчезла в доме. Вскоре подкатил еще один «роллс-ройс», а за ним «испано-сюиза». Вышел «Объединенный Поп-корн» с женой, а потом «Говядина» с дочкой стоимостью восемьдесят, а то и сто миллионов.

– Доколе? – простонал Уоддингтон. – Доколе?

И тут, когда дверь его дома закрылась, он заметил – буквально в нескольких шагах от себя – молодого человека, который вел себя крайне странно.

Причиной странного поведения было то, что застенчивый Джордж не умел подчинять поступки свету чистого разума. Обычный молодец, толстокожий, с нахальной физиономией и непробиваемой наглостью армейского мула, решись он зайти к девушке и справиться о здоровье ее песика, двинулся бы напролом – поддернул манжеты, поправил галстук и, поднявшись с ходу на крыльцо, ткнул кнопку звонка. Действовать так прямолинейно было чуждо натуре Джорджа.

У него были иные методы. Да, иные. Он стройный и по-своему красивый, но совсем, совсем иной. Для начала Джордж постоял минут десять на одной ноге, пожирая глазами дом. Потом, словно дружеская рука всадила штык дюйма на три ему в ногу, метнулся ошалелым рывком вперед. Осадив себя у самого крыльца, он попятился шага на два и вновь застыл неподвижно. Через несколько секунд штык вонзился снова, и Джордж бойко взбежал по ступенькам, но тут же мигом скатился обратно на тротуар. Когда хозяин дома решил заговорить с ним, Джордж расхаживал мелкими кругами, приборматывая что-то себе под нос.

Сигсби Уоддингтон находился не в том настроении, чтобы любоваться подобным зрелищем. Такие действия, горько сетовал он, совершаются только на прогнившем Востоке. Там, на Западе, мужчины – это мужчины, они не вытанцовывают перед крыльцом. Возьмем Вентерса из «Всадников Полынного штата». Вот пожалуйста: «Он стоял, высокий и прямой, расправив широкие плечи, мускулы на руках играли, а в глазах полыхало синее пламя вызова». Как же отличается от него этот слабоумный юнец, вполне довольный тем, что растрачивает весну своей жизни на идиотские игры!

– Эй! – резко крикнул он, застигнув Джорджа врасплох – тот как раз выполнял стойку на одной ноге.

Джордж потерял равновесие и наверняка свалился бы, не вцепись он, очень находчиво, Уоддингтону в левое ухо.

– Извините, – пробормотал он отцепляясь.

– Что толку в извинениях? – проворчал пострадавший, нежно ощупывая ухо. – Какого дьявола вы тут вытворяете?