– Но я… но я тоже могу!

– А я тебе последний раз сказал: нет! Ты остаёшься здесь с Забабашкиным. И делаешь всё от тебя зависящее, чтобы, если будет необходимо, ему помочь! Это приказ! А за его невыполнение в боевой обстановке сам знаешь, что будет! Приказ понятен?

– Д-да, – чуть заикаясь, промямлил поникший Зорькин.

Воронцов, видя, что боец находится в нервном состоянии, не стал его ещё больше кошмарить и даже постарался немного подбодрить:

– Да не бойся ты. Оглянуться не успеешь, а мы уже вернёмся. Тут расстояние для мотоцикла маленькое. Туда пару километров и обратно столько же. Быстро обернёмся. Считай, что через пять минут уже здесь будем. Вы и соскучиться не успеете.

– Ага, – кивком подтвердил явно повеселевший Садовский и поторопил: – Ну, командир, поехали, что ль?

Воронцов вновь глянул в сторону немцев, потом посмотрел в сторону позиций наших войск, вновь убедился, что защитники не видят приближающегося противника, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, глядя в пустоту, сказав: «Мы скоро! Держитесь!» – пополз на противоположную сторону лесопосадки, в направлении места, где были замаскированы два мотоцикла, предназначенные для отхода с позиции.

Через несколько секунд раздался звук заведённого мотора, а затем он стал удаляться.

Зорькин, тяжело и отрывисто дыша, стиснул зубы, посмотрел в ту сторону, опустился в окоп, сел на ящик из-под снарядов, что остался после минирования, обхватил голову руками и взвыл, словно бы от бессильной злобы.

«Чёрт… Во страх припёр человека. Его бы, по-хорошему, отпустить вместе с ними в город и забыть о его малодушии. Видно же, что очень боится и полностью деморализован. Ну какой из него сейчас боец? – риторически спросил я себя и тут же отмахнулся от своей демократичности, задав актуальный вопрос: – А если его не будет у меня в помощниках и в этот момент немцы начнут атаковать мою позицию, то кто мне будет патроны заряжать?»

Ответа на этот вопрос не было, а потому оставалось надеяться, что Зорькин всё же придёт в себя и в трудную минуту не подведёт.

В общем, не стал я ничего говорить сломленному бойцу, а, тяжело вздохнув и ещё раз посочувствовав, отвернулся и посмотрел в сторону Троекуровска. Город продолжал выглядеть «мёртвым». Ни одной живой души на улицах видно не было. Во всяком случае, при беглом осмотре я ничего необычного не заметил. С одной стороны, вроде бы всё логично – немцы готовились к наступлению в тайне для безопасности от снайперского огня. Но вот, с другой стороны, я был уверен, что где-то должны прятаться наблюдатели. Не могло быть так, что никто из города за нашими позициями не наблюдает.

Сейчас уже стало очевидным, что немецкое наступление началось. Да, оно шло не совсем обычным темпом, но шло. Взвод врага, который по штату вроде бы должен был насчитывать сорок семь человек, неумолимо полз вперёд. То, что я насчитал около сорока человек, ничего не значило. Вполне возможно, что их больше. Они постоянно перемещались и маскировались, удачно используя складки местности.

Посмотрел в их сторону, убедился, что они всё ещё ползут, и вновь перевёл взгляд на занятый противником город.

Мне совершенно не верилось, что за движением пехотинцев никто не наблюдает. Очевидно же, что их вышестоящие командиры, те, кто непосредственно руководит данной операцией, должны получать информацию с поля боя.

«А это значит, что должен быть наблюдательный пункт, откуда бы им хорошо видно то, что происходит сейчас и будет происходить в дальнейшем, когда начнётся основная фаза наступления», – сделал логичный вывод я и сфокусировал зрение на зданиях, что располагались на окраине Троекуровска.