Придётся пойти немного иным путём. Во втором храме, я точно знаю, старших жрецов несколько. «Позаимствую» одного. Ха, ждите сюрприз, лорд Верандо.

Я по наитию открыла дверь на улицу, и в лицо пахнуло холодом.

Я сама не знаю, зачем открыла и высунулась. Словно под руку толкнули. Вернее сказать – чутьё сработало, и я сделала движение раньше, чем осознала свои действия.

Ни за что бы не подумала, что лорд Верандо ещё не ушёл.

Я смотрю на него, только на него и больше не замечаю стылого осеннего дыхания, не чувствую сырости и ветра. Шерстяное платье – не та одежда, в которой стоит выскакивать из тёплого дома, но…

Лорд стоит, запрокинув голову к низкому седому небу, облепленному лохматыми тучами будто клоками ваты. Рыжинка спряталась в волосах, ждёт солнце, чтобы заиграть червонным золотом в лучах. Я неловко переступаю с ноги на ногу. Лорд мыслями явно где-то далеко-далеко и вряд ли хочет, чтобы его окликали.

Мне нечего ему сказать. Всё, что могла, я уже сказала, даже чернильницу бросила в приступе красноречия. Но я зачем-то выбегаю на дорожку, мимолётно радуюсь, что плитки, которыми она выложена, относительно чистые – не начерпаю тряпичными туфлями осенней слякоти. Лорд то ли не замечает моего приближения, то ли игнорирует.

Я останавливаюсь в шаге за его спиной и в сердце колет отголосок испытываемой им душевной боли. Мой порыв кажется неуместным. Нет, ни спорить, ни пытаться доказывать свою правоту я не буду. Я медленно протягиваю руку, касаюсь его плеча. Лорд вздрагивает, но не оборачивается. И мы стоим. Не знаю сколько. Я снова начинаю чувствовать холод осени, но терплю. Потому что возникшее иррациональное чувство единения настолько хрупко, что его разрушит любое неосторожное движение. Мне кажется, что я через ладонь вытягиваю его боль, забираю.

Оглушительный чих и хлюпанье носом ломают волшебство.

– Леди Иветт, вы простынете.

Я отнимаю руку, будто обжёгшись.

Лорд оборачивается, встречается со мной взглядом.

– Здравствуй, насморк, – шмыгаю я носом.

– Возвращайтесь в тепло, леди.

Глупо, но я упрямо качаю головой.

– Что же вы хотите, леди?

Я пожимаю плечами.

Лорд со вздохом снимает камзол и накидывает мне на плечи, застегивает на две пуговицы, отчего я оказываюсь спелёнутой и не могу пошевелить руками. Меня окутывает тепло…

– А вы?

– А я покрепче некоторых сосулек, – хмыкает он, но без привычной насмешки.

Минуту мы просто стоим, смотрим друг другу в глаза.

– Какая же вы настырная, леди Иветт.

– Уж кто бы говорил, – возвращаю я упрёк тем же тоном.

– Леди Иветт, вы очаровательно искренни. Я не верю, что моя откровенность хоть что-то изменит, но, пожалуй, вы имеете на неё право и… Да, я попытаюсь до вас достучаться.

Лорд замолкает, хмурится, а ветер ерошит его волосы, и одна из прядок падает на лоб. Я про себя вздыхаю. Такой близкий и одновременно такой далёкий… Невидимая стена между нами ощущается особенно отчётливо. Мы оба знаем, что никакие слова не убедят меня отступить. Но я почему-то думаю не о нашем с лордом сражении, а о том, как прекрасно будет, если преграда разлетится сотней хрустальных осколков. Я хочу снова протянуть руку, дотронуться до его плеча, ощутить под кончиками пальцев мягкость жилета и человеческое тепло, но застёгнутые полы камзола пришпиливают руки к телу, связывают.

– Лорд…

Я пытаюсь сказать, что нет никаких причин выворачивать для меня душу. Я же чувствую, как ему тяжело открыться.

– Леди, вы сами читали отчёт о ритуальных жертвоприношениях, – перебивает он. – Убийства совершают жрецы эльвийского культа. Не все, а именно жрецы, прошедшие посвящение. Лучшее, что вы можете сделать, леди Иветт, это прозреть наконец. Оставить святилище, забыть как страшный сон и держаться от эльвийского культа как можно дальше. Бродяги, нищие сироты – все они, прежде всего, удобные жертвы, которых не хватятся. Потому что некому их искать. Понимаете?