***

– Ритка, тебя директриса вызывает в кабинет, – уперев руки в бока, на меня строго смотрела уборщица. – Опять что-то натворила? Ох, и бедовая же ты…

С момента «черного взгляда» прошло две недели, в которые я вела себя исключительно положительно.

– Да я сама покладистость, – открестилась от обвинений. – Мне шалости уже не по возрасту.

– И то верно, – хмыкнула уборщица. – Вон какая выросла. Невеста! Иди уже. Там, в кабинете, директриса не одна, с ней какая-то женщина в возрасте и мужчина в костюме, похожий на адвоката, – предупредила она на всякий случай.

Направляясь в кабинет, я гадала, что директрисе от меня надо? Мне вообще-то уже восемнадцать. Почти. Если точнее, через месяц будет. По закону я стану совершеннолетней, а значит, времена нравоучений закончились.

Я перекинула толстую темную косу через плечо и постучала в дверь кабинета.

– Входи, – донеслось изнутри.

Переступая порог, я, как на стену, наткнулась на взгляд серых глаз седовласой женщины. Ух, аж дыхание перехватило. Это надо уметь так смотреть, что у людей ноги подкашиваются, и сразу тянет сознаться во всех грехах, даже в тех, которые не совершал.

Но меня одним взглядом не пронять. Разве что черным… Но я уже решила, что это была галлюцинация, и успокоилась на этом. Я в этой жизни всякого повидала. Впечатлительной меня не назвать.

Хмыкнув, я прошла к свободному стулу, нарочно развязно плюхнулась на него и исподлобья изучила женщину. На вид ей было лет шестьдесят, а ее наряду – серому максимально закрытому платью – лет двести. По крайней мере, его фасон точно позапрошлого века. На какой распродаже она его купила?

Прическа была под стать платью – седые волосы зачесаны наверх в прическу, давно вышедшую из моды. Вопреки ожиданиям пахло от нее не нафталином, а терпкими духами, от которых у меня свербело в носу. Не знаю, какие претензии ко мне у женщины со стальным взглядом, но я точно ни в чем не виновата. Вообще впервые ее вижу.

– А что случилось, Елена Аркадьевна? – обратилась я к директрисе. – Зачем вы меня вызвали?

– Вот, познакомься, Риточка, это Марина Леонидовна, – елейным голосом ответила директриса.

Я напряглась. Никогда она меня так не называла. Ритка-пытка – вот как меня обычно зовут в интернате. Воспитатели не очень-то меня жалуют за неусидчивость и живой характер. Не любят у нас яркие индивидуальности.

– Марина Леонидовна, – зачем-то повторила директриса и весомо добавила: – Волкова.

Я нервно дернула плечом. Надо же, фамилия как у меня. Бывают совпадения.

Дело в том, что она у меня, в отличие от большинства, настоящая. Мое имя и фамилия были в записке, с которой меня подбросили на крыльцо. По ним так и не нашли родню, но воспитатели мне их оставили.

Директриса умолкла и широко мне улыбнулась. Та-а-ак, стоп, что-то здесь нечисто. Волкова говорите? Я перевела взгляд на женщину.

– Бабушка твоя, – выпалила директриса новость-бомбу.

– В смысле? – я понимала, что туплю, но за столько лет успела смириться, что нет у меня родственников.

Мама умерла, папа сбежал. Дедушки-бабушки не спешат появляться на горизонте. Примерно такая история у большинства местных, и моя вряд ли отличается.

Я в целом привыкла. Одна так одна. И вдруг – бабушка! Здрасьте, приехали. Не кажется, что поздно? Я уже большая для всех этих родственных связей, проживу как-нибудь и дальше без них.

– Спасибо, не нуждаюсь, – качнула я головой и хотела встать, но властный серый взгляд будто приковал меня к стулу.

Ого, бабуля с характером похлеще моего. Неужели достойный противник? Что ж, как говорится, наша битва будет легендарной.