Луцию ничего не оставалось, кроме как поглядеть на отца, застенчиво улыбаясь.

– Пивет.

Катон ощутил укол ревности, завидуя, что Макрон первым пришел к ребенку знакомиться. Надо было ему подождать, дать Катону шанс. Но эти недостойные мысли мгновенно исчезли. Катон прекрасно понимал, что его друг не делал этого намеренно. Просто, к сожалению, сам он слишком долго спал. И теперь надо это исправлять.

Кроме того, возможно, большой шрам на его лице мог выглядеть пугающе. Катон сел перед сыном и медленно протянул руки, а затем взял Луция. Решив последовать примеру Катона, он поднял сына и, надув щеки, прижал губы к мягкой коже на его животе и дунул.

Луций пронзительно вскрикнул от страха и начал реветь, размахивать крохотными кулачками и брыкаясь ногами. Катон опустил его и с тревогой поглядел на ребенка.

– Что я не так сделал? Ты в порядке? Макрон, что с ним такое?

Макрон удивленно прищелкнул языком.

– Понятия не имею. Мгновение назад ему это нравилось. Сам видел.

Луций продолжал визжать, по его пухлым щекам катились слезы, в широко открытом рту виднелись два крохотных, будто белые жемчужины, зуба.

– Это что еще тут? – спросила Петронелла, выходя в сад. Быстро отставив в сторону противень с колбасками и жареным луком, она подхватила Луция на руки и прижала к себе. – Что случилось, маленький хозяин? Большие-большие дяди тебя напугали? Как им не стыдно, а? Бедный малыш.

– Но я же ничего не делал, – возразил Катон, разводя руками. – Просто с ним поздоровался.

– Военные, что с них взять? – пробормотала Петронелла. – Вот ваш завтрак, хозяин. Покушайте, а я пока успокою ребенка и накормлю его кашей.

– Тогда корми его здесь, – приказал Катон. – С нами. Пусть привыкает заодно быть рядом со своим отцом.

– И дядей Макроном! – с ухмылкой добавил Макрон.

Катон повернулся к другу и приподнял брови.

– Дядей Макроном?

– А почему нет? Другого дяди, кроме меня, у него не предвидится. Ладно, послушаемся совета доброй женщины и нападем на эти отменно пахнущие колбаски!

Кормилица с малышом на руках пошла в сторону кухни, а Макрон взял в руку кинжал, проткнул им колбаску, поднес ко рту, откусил с края и принялся с наслаждением жевать.

– Вкуснейшие! Присоединяйся, Катон.

Изображать отсутствие голода не было смысла, и Катон пристроился на ложе рядом с Макроном. Наложил себе в тарелку кобласок и жареного лука. Через некоторое время вернулась Петронелла. Одной рукой она несла Луция, а в другой у нее была чашка, от которой шел пар. Усевшись на свободном ложе, она усадила малыша на свое объемное колено. Спустя мгновение Макрон хлопнул себя по животу и сыто рыгнул.

– Вкуснятина!

Услышав звук, Луций широко открыл глаза, а затем показал пальцем и засмеялся.

– Мак, Мак!

Макрон довольно улыбнулся и похлопал себя по груди.

– Вот так! Дядя Мак-Мак!

Катон вздохнул.

– Во имя богов… видели бы тебя сейчас легионеры, которыми ты командовал.

– Что ж, не увидят. Даже те, кто выжил в последних боях.

Повисло молчание. Катон и Макрон вспомнили жуткий холод и голод во время отступления от острова Мона, отступления, стоившего жизни столь многим товарищам по оружию. Но затем Макрон кашлянул и протянул руку с кинжалом, чтобы насадить на него еще одну колбаску. Поглядел на противень и понял, что она последняя. Глянул на Катона и убрал кинжал.

– Это тебе.

Катон закончил есть и стал смотреть, как его сын ест. Каши оставалось уже немного, и Луций крепко сжал губы и демонстративно отвернулся.

– Давай же, хозяин Луций, – ворковала Петронелла. – Еще немножечко.

Мальчик отворачивался всякий раз, когда к его рту приближалась ложка.