– Я очень сочувствую вашему горю, хозяин, – сказал привратник.

– Благодарю тебя, – сказал Катон, кивая. – Как зовут тебя?

– Аматап, хозяин.

– Как долго ты живешь здесь?

– Всю свою жизнь, хозяин. Я родился в рабстве. Мой прежний хозяин включил меня в стоимость дома, когда госпожа Юлия покупала дом. Она назначила меня домоправителем.

– Понимаю. А кормилица?

– Петронелла? Ее наняли кормилицей, а когда умерла госпожа, ей платил жалованье твой тесть, чтобы она ухаживала за господином Луцием.

– Что ж, хорошо. Я бы хотел осмотреть весь дом, но сначала я хочу увидеть моего сына.

– Конечно же, хозяин, – ответил Аматап, протягивая руки. – Ваши плащи?

Катон отдал ему плащ и вещмешок, затем то же самое сделал Макрон. Домоправитель повесил вещи на деревянные штыри и повел их по короткому коридору. По обе стороны виднелись заколоченные двери, и Катон догадался, что они ведут в комнаты, выходящие на улицу по обе стороны дома.

– На первом этаже лавки, так?

– Слева – лавка корзинщика, справа – булочника, хозяин.

– И какую аренду они платят?

Раб покачал головой.

– Не знаю, хозяин. Эти дела никогда не входили в мои обязанности. Отец госпожи Юлии взял все на себя до твоего возвращения.

– Понимаю.

Дойдя до конца коридора, они вышли в атриум. Под открытым небом был устроен небольшой квадратный пруд с мозаичными изображениями рыб. При свете звезд можно было достаточно хорошо все разглядеть, и Катон увидел несколько дверей, ведущих из атриума в комнаты, и узкую лестницу в углу, ведущую на второй этаж.

– Очень красиво, – сказал Макрон, глядя по сторонам. – Действительно, очень красиво. Ты хорошо приземлился, парень, сомнений нет.

– Наверху четыре комнаты, хозяин. Все сейчас пустуют. Госпожа не успела ни украсить их, ни купить мебель. Вон там ее спальня. Вон там – кабинет, который она приготовила для тебя, рядом столовая, а последняя дверь ведет в комнату господина Луция. Хочешь его увидеть? Он сейчас наверняка спит.

Катон кивнул.

– Да, хочу, прямо сейчас.

– Тогда прошу прощения, хозяин, схожу на кухню за лампой.

Он вышел из атриума в другой коридор, и Катон с Макроном услышали тихий разговор. Один из голосов был женским. Макрон повернулся к другу.

– Как себя здесь чувствуешь?

– Чувствую?

Катон на мгновение задумался.

– Как чужой в этом доме, если честно. У меня никогда не было своего дома. Для меня все это в новинку. Даже не знаю, что со всем этим делать.

– Нам остается играть с тем, что сдает нам Фортуна, парень. И у нас нет особого выбора в том, что с этим делать.

Катон улыбнулся.

– Это что? Философствуешь?

– Это опыт, парень. Куда лучше философии.

Неяркий свет и шаркающие шаги возвестили о возвращении Аматапа. Вместе с ним шла дородная женщина в свободной тунике, которая висела на ней, будто палатка. Домоправитель сделал жест рукой, и она поклонилась Катону и Макрону.

– Это Петронелла, хозяин.

При свете лампы Катон увидел, что у кормилицы миловидное пухлое лицо и пронзительные темные глаза, высокий лоб и коротко стриженные темные волосы. Лет тридцать с небольшим вроде бы, хотя при таком освещении трудно сказать точно.

– Полагаю, тебе сказали, кто я такой.

Она кивнула.

– Я бы хотел увидеть моего сына.

– Да, хозяин.

Она взяла лампу у Аматапа и повела их к двери в комнату Луция. Остановилась, взявшись за задвижку.

– Хозяин, будет лучше, если войдем только мы двое. Не стоит пугать бедное дитя, если он вдруг проснется в окружении незнакомых взрослых.

– Хорошо, – ответил Катон и повернулся к Макрону. – Не возражаешь?

– Вовсе нет. Это же твой сын. Со временем я и так с ним хорошо познакомлюсь.