– Юлии нет, но здесь твой сын. Ты ему нужен, особенно теперь, когда у него нет матери.

Катон уныло поглядел на него.

– Что я знаю о том, как это, быть отцом, Макрон? Последние десять лет я почти всегда был воином и никем больше. Ходил по колено в крови людей, которых я убил и которых убили на моих глазах. Что я знаю о том, как вырастить и вскормить ребенка?

– Я не говорил, парень, что ты должен ему сиську дать. Только о том, что ему нужен мужчина, с которого он будет пример брать, который научит его, что к чему. В этом духе. На это ты способен не хуже других. Сделаешь все правильно, и, уверен, юный Луций станет ничем не хуже своего отца, понимаешь? Слушай, я устал. Ноги болят, есть хочется. Что, будем и дальше тут стоять, как пара бродяг, или все-таки войдем?

Катон устало улыбнулся.

– Ладно, пошли.

Сделав глубокий вдох, он поднялся по ступеням и дважды ударил дверным кольцом, громко. Ничего не произошло, и он уже было собрался стучать снова, когда они оба услышали, как кто-то кашлянул, а потом заскрежетал маленький засов. Открылась небольшая дверца за зарешеченным окошком, и оттуда на них уставилась пара глаз с подозрением.

– Кто такие? – грубо спросил человек за дверью. – Мы никого не ждем. Ну?

Катон поглядел в глаза человеку за дверью.

– Префект Квинт Лициний Катон, вернулся со службы в Британии. Это мой дом. Мое жилище. Впусти меня.

– Префект Катон?

Стоящий за дверью был явно шокирован.

– Хозяин в Британии. Иди куда шел!

Он попытался закрыть окошко, но Катон просунул руку сквозь решетку, останавливая его.

– Погоди. Я тот, кем назвался. Смотри сюда.

Он вытащил свой военный жетон и выставил вперед, повернув в сторону, чтобы на него падал тусклый свет масляной лампы и человек внутри смог прочесть надпись. Воцарилось молчание. Привратник, по всей видимости, внимательно рассматривал жетон. «Интересно, – подумал Катон, – он хоть читать умеет?»

Привратник снова поглядел на Катона.

– Если ты тот, кем назвался, как ты мог оказаться здесь, в Риме, если ты должен воевать с варварами в Британии?

– Новый губернатор отправил в Рим меня и моего товарища, – едва сохраняя терпение, ответил Катон. – Так что открой дверь и впусти меня.

– А кто он, этот твой товарищ?

– Центурион Макрон. Уверен, моя жена о нем рассказывала.

– Госпожа о нем рассказывала… хорошо, господин. Я тебе верю.

Привратник отошел от двери, закрывая окошко. Спустя мгновение послышался глухой грохот тяжелого засова. Дверь с легкостью открылась на хорошо смазанных петлях, и Катон увидел крепкого темнокожего мужчину. На нем была простая коричневая туника. Мужчина низко поклонился, отходя в сторону и пропуская Катона и Макрона внутрь.

– Добро пожаловать домой, господин.

Привратник мгновенно закрыл дверь и задвинул засов.

– Простите меня, господин Катон, – виновато заговорил он. – Я должен был удостовериться, что это именно ты. В доме только я и кормилица. И, конечно же, юный господин Луций. Поэтому я должен был быть особенно осторожен, учитывая, что творится на улицах в последние месяцы.

– Даже здесь было неспокойно?

– Да, хозяин. Сторонники наследников императора все взбаламутили. Пытаются агитировать чернь за своих кандидатов и пользуются для этого даже услугами уличных бандитов.

– Дело скверное, – ответил Катон, оглядывая скромную прихожую. Ему не терпелось получше оглядеть дом, который выбрала для их семьи Юлия. На небольшом столике у стены стояла свеча в канделябре, и ее тусклого света было достаточно, чтобы осмотреться. Слева небольшая ниша со святилищем с фигурками хранителей домашнего очага. На противоположной стене такая же ниша, а в ней – бледное лицо. Катон ощутил, как поднялись волосы у него на затылке, когда узнал черты этого лица. Сглотнув, он медленно подошел ближе. Восковая посмертная маска была подсвечена изнутри колеблющимся светом небольшого масляного светильника. Подойдя ближе, он разглядел знакомые черты лица еще лучше и ощутил, как его пронзила тоска по умершей жене. Он нерешительно протянул руку и коснулся маски. Иллюзия сразу же исчезла, когда он ощутил под пальцами твердую и гладкую поверхность воска. Но не смог удержаться от того, чтобы не погладить изгиб скулы. А затем повернулся к остальным.