В прошлый раз я обошла ее внимание, а теперь вот она неожиданно пригодилась.

Да и на печи готовить удобнее будет, чем в камине…

— Отмою все шкафы, — размышляла я, промывая тушку изнутри, — сложим там все необходимое для производства лекарств. Печку бы побелить, а то она ужасно закопченная.

— Давай я этим займусь, сестрица! — предложила Лиззи. — Вдвоем мы быстрее со всеми делами справимся! Ты только лавку пододвинь поближе к шкафам, чтоб я достала.

— А не рано ли ты поднялась, детка? — озабоченно произнесла я. — Только что болела, и жар у тебя был. Тебе б еще полежать.

— Да что ты, сестрица! Мне вовсе уже не плохо. Лекарство твое просто волшебное. Оно мне очень помогло.

Лиззи тоже была бодра, несмотря на поздний час.

Она вымела за Клотильдой всю грязь и залезла на лавку, мыть шкафы и посуду в них.

Клотильда не позарилась на наши миски. Видно, они показались ей некрасивыми. Простые глиняные, коричневые и темные. На них не было изображено ни райских цветов, ни блестящих кантов фальшивой золотой краской. У Клотильды такими расписными тарелками весь буфет заставлен. И иногда она позволяет своим деткам есть из них.

Глиняные миски ее не прельстили. Из таких у нее кошка мелкую рыбу ела.

Да вот теперь мы с Лиззи будем кашу есть…

Но когда Лиззи каждую из них вымыла с мылом и ополоснула в деревянной кадке, они заблестели, как новенькие. Крепкие, блестящие и круглые, что шляпки боровиков.

И на полках девочка навела порядок. А пол я потом помыла, собрав и перья, и солому, и грязь.

Как славно! Стало так чисто, что даже огонь в печи казался ярче.

Очень хотелось, чтоб наша нова жизнь началась именно с этого — с уюта, порядка и чистоты.

Закончив с курицей, я поднялась и пошла отыскала одну из рубашек, что мы принесли из дома.

Прополоскав ее как следует, я повесила вещицу сохнуть у камина, а сама снова обратилась к игрушке Лиззи.

Вместе с девочкой мы выбрали несколько крохотных белых луковиц медоцветов, тех, что поплоше.

— Сварим мазь от боли, — сказала я. — Боль дело обычное. Люди часто страдают от ушибов, от зубной боли. От ломоты в суставах. Такие пластыри должны брать охотно.

В начисто вымытой глубокой чашке спиртом я отмыла купленный жир.

Залила его и долго мешала, пока в спирту не растворилось все ненужное. После слила его, а жир стал белый, как облака над летним лугом.

Медоцветы тщательно взвешала, затем истолкла в ступке.

Они сочно хрустели, брызжа прозрачным соком, превращаясь в кашицу. Эту кашицу я процедила, выжав остаток досуха. А весь сок смешала с долей молока и ложкой меда.

— Эти не выпариваются полностью, — сообщила я Лиззи. — Просто немного варятся, пока мазь не загустеет.

Их я отправила кипеть с воском, а сама занялась рубашкой.

Из нее я хотела наделать пластырей.

Я распустила ее на небольшие квадратики, каждый из которых прогрела над огнем. А затем прогладила раскаленным камнем, завернутым в обрывки рубашки.

Разложив лоскуты на столе, я дождалась, когда мазь закипит, сняла ее с огня. От нее приятно пахло медом и цветами.

В горячее месиво я, скрепя сердце, капнула одну драгоценную каплю отвара двуцветника, и перемешала как следует. Мазь приобрела приятный слабый зеленовато-медовый оттенок, стала прозрачной.

Вот ее мы и принялись с Лиззи наносить на лоскутки ткани, осторожно и аккуратно орудуя деревянными ложками.

Притом у Лиззи слой мази был намного тоньше моего. Хотя мазь мы черпали, кажется, одинаково.

— Нечего баловать! — сердито приговаривала она. Я лишь посмеивалась, покачивая головой.

— Из тебя выйдет рачительная хозяйка. Если, конечно, не будешь очень жадная, — заметила я.