Да, я понимала — это его кровь, его плоть. Того человека, который меня, по сути, ограбил и вышвырнул из жизни. Из своей, из моей собственной.

Но было в девочке нечто, чего в Жане не было. Готовность отвечать добром на добро и благодарность.

Он-то любил, чтоб ему все приносили на блюдечке. Все выискивал, чем бы поживиться. Выгоду для себя искал.

А в малышке этого не было.

Она была бескорыстной и открытой добру, несмотря на все горе, что уже успела пережить. Хотела верить и хотела искренне любить.

А еще она была упрямой, ух! Не то, что Жан, этот ленивый хитрец…

Поэтому о малышке Лиззи я вдруг подумала, как о своей дочери. Как будто я была ее матерью.

«Она моя! — твердо решила я. — И не важно, что мы не родные. Она моя, и точка».

4. Глава 4. Мыло и ножка от стула

В одну из лавок, торгующих всякими сувенирами и безделушками, мы и заглянули.

Хозяйка встретила нас неприветливо. Две оборванки, наверняка клянчить что-то станут?

— Чего надобно? — рыкнула она. — Сегодня милостыни не подаю.

Но я, несмотря на ее недобрый взгляд, весело ей улыбнулась, и произнесла:

— Доброго дня, хозяюшка. Не посмотрите ли наш товар? Может, возьмете?

— Товар? — удивленно вскинула брови она, оглядев меня с головы до пят. — У вас?

— Ну да, — я улыбнулась еще шире, взяла у Лиззи из корзинки кусок мыла в подарочной упаковке, перевязанной тоненькой ленточкой. Протянула его женщине. — Мыло. Для девиц. Мыть волосы, чтоб блестели, лица, чтоб были чистыми. Приятно пахнет. Хорошо пенится.

— Хм, — протянула хозяйка, принюхиваясь к куску. Он пах розами. Острый, настоящий аромат.

— Где взяли? — строго спросила хозяйка лавки. — Мне ворованного не надо!

— Мы не украли! Это наше! — выкрикнула Лиззи сердито.

— Отец мой сам сварил, — мягко ответила я. — Аптекарь из рощи. Помните такого?

— А-а-а, — протянула лавочница. — То-то я смотрю, лицо у тебя знакомое. Аптекарская дочка, стало быть? И что, верно хорошо твое мыло?

Я, ни слова не говоря больше, стащила с головы платок, встряхнула волосами.

Волосы, с которыми я так долго возилась, были у меня все-таки чудесными. Словно тонкая льняная пряжа. Не зря я их расчесывала и распутывала!

Сплетенные в косу, они лежали на плече, сверкая, как светлое золото с платиной.

И лицо у меня было чистым, светлым. Ни прыщей, ни болячек. На морозе зарумянилось, поэтому нездоровой бледности не видно было.

— Хм, хм, — повторила хозяйка, разглядывая меня, мою распущенную косу. Даже потрогала светлые пряди.

Тут сунулась Лиззи, изо всех сил крутя красной от мороза мордашкой, улыбаясь и тоже демонстрируя светлые коски и свою красоту.

— Ну, пожалуй, давайте, — произнесла, наконец, хозяйка лавки, смягчившись. — Сколько за штуку?

— Четыре медных, — весело ответила я. — Уступлю за три, если по медяку еще и это мыло возьмете.

И подала ей хозяйственное.

— А это что? — настороженно спросила женщина.

— Это для стирки хорошо, — серьезно ответила вместо меня Лиззи. — Если уронить на фартук масло, и сразу же затереть этим мылом, то и пятна не останется!

Этому я ее научила. Из уст малышки это звучало просто готовым рекламным слоганом. Словно ребенок уже попадал в эту ситуацию и с помощью этого мыла все исправил.

— Попробовать можно? — настороженно произнесла хозяйка лавки.

Она тут же смочила краешек своего фартука, намылила его, вспенила. Немного потерла. И эта частичка ткани стала белой-белой!

— Если его накрошить в чан да прокипятить белье, — сказала я, — будет кипенно-белым. А если мыть руки и ноги, больные грибком, то вылечиться можно. Да и верного пса вылечить, если подхватит лишай или чесотку.