О да, это были не они. И даже не Петров. Это была Дашка. Она стояла и таращилась на меня большими глазами. Заплаканными. И все равно самыми красивыми на свете. Мне хотелось прижать эту дуру к себе и не отпускать. Но я боялся сделать что-то не так.

– Что? – не сразу додумался спросить я.

– Хочу поговорить. Можно?

– О чем? – затупил я, потому что не знал, как собрать силу воли в кулак и обо всем ей сказать.

Дашка перевела взгляд вниз и увидела босоножки Каролины. Только тогда я понял, как не вовремя она пришла.

– У тебя кто-то в гостях? – спросила Дашка.

Я не успел ничего ответить – в прихожей появилась Каролина. И мило улыбнулась Сергеевой.

– Привет, – поздоровалась она.

– Привет. – Во взгляде Дашки было раздражение, а в голосе – ни намека на дружелюбие. – Извините, что помешала. Нам надо поговорить.

– Это может подождать? – спросил я, потому что говорить при Каролине не хотел. Слишком личное.

– Нет.

Пришлось вести Дашку в свою комнату. А там все пошло не так, как я хотел. Мы в очередной раз поругались. И все мои благие намерения растворились под шквалом ее тупых обвинений. Она заявила, что я разочаровал ее, и всячески дала понять, какой я козел. Я молча слушал ее, по привычке сильно сжимая пальцы, но, как только Сергеева заметила это, тотчас расслабил их. Не хотел, чтобы она знала, как мне фигово из-за ее слов. В конце концов она обозвала меня трусом. Так и сказала, сидя на диване с такой прямой спиной, будто ей сзади доску привязали:

– Ты трус, Матвеев. Лживый и лицемерный. У тебя есть девушка, а ты целовался со мной. Нет, я не лучше тебя в этом плане – повелась на всю эту псевдоромантику выпускного. Поверила тебе. Но знаешь, Матвеев, я хотя бы была искренней, а ты со мной забавлялся, скинул видео как доказательство друзьям – я всё видела, потом кинул меня и поехал праздновать со своей подругой.

У меня внутри все перевернулось. Она видела. Видела нас с Юлей. Плакала – если верить Серому. Я ненавидел, когда женщины плачут. А когда плакала Дашка – в детстве, мне самому физически становилось плохо. Я безумно боялся сделать ей больно – и в итоге сделал. Но так и не объяснил ей ничего. Закусил удила. Гордость умеет бить по больному. А Дашка, с отвращением глядя на меня, продолжала:

– А на следующий день начал изменять ей с другой. Каролина ведь у тебя для души, да? Я прекрасно понимаю, чем вы занимались до моего прихода. Не переживай, мистер трус, я закончу, и продолжите, а…

Ее слова кололи словно мечи. Били по лицу. Оставляли следы на теле. Вот оно, значит, как? Вот кем ты меня считаешь, любимая? Вот что думаешь про меня? Не сдержавшись, я ударил кулаком по стене.

– Что ты несешь? – прорычал я и, зачем-то склонившись к Дашке, наехал в ответ. Сказал, чтобы сняла белое пальто. И чтобы посмотрела на свои поступки.

Защитная реакция? Нет, это была ненависть. Я ненавидел Сергееву всей душой. За ее злые слова. За пронзающий взгляд. За то, что она такая красивая. Я оказался безумно близко к ней – так, что мой лоб коснулся ее лба. И мне тотчас захотелось поцеловать ее – как на выпускном. Прижать к дивану, чтобы не могла вырваться, и не отпускать. Доказать, что я сильнее. Доказать, что со мной ей хорошо.

Я снова себя сдержал. Ненависть, любовь… Не знаю, что это было. Наверное, одержимость. Злость и нежность в одном флаконе. Дикое желание сделать ее своей – и плевать, что за стеной Каролина. Эмоции заводили не меньше, чем близость Сергеевой. Я отчетливо чувствовал тонкий свежий аромат клубники, идущий от ее волос. И губы у нее были красные. Как клубника.