- О, Гаспар Кассадо, сюита для виолончели соло, - узнает Зет Геркевич. – Юфим Геркевич, а юноша-то талантлив сверх меры!

- Иначе я бы не смог вернуть её, - улыбается Юфим. – Вы только послушайте, как они истосковались друг по другу.

Тимуру побоку их разговоры. Он весь растворен в музыке. Смычок порхает по струнам, пальцы страстно перебирают гриф. За три года он ничего не забыл, звуки уверенные, математически точные. Серый вспоминает, что в минуту отдыха тот часто шевелил пальцами в воздухе – бережно хранил в памяти любимые мелодии.

Музыка стекает с виолончели, стирая временные границы. Никто не устает от неё – Тимур играет волшебно. Последний аккорд он выводит, задыхаясь. По его лбу скользит пот, волосы липнут к вискам, правая рука трясется, а на отвыкших пальцах красные следы от струн. Но Тимур счастлив и пьян.

Близнецы хлопают, все подхватывают аплодисменты и долго хвалят виолончелиста.

Тот обнимает инструмент и кланяется Юфиму.

- Это была прекрасная благодарность, - отвечают близнецы хором и, витиевато попрощавшись, уходят, вместе с собой унося ощущение сказки.

И уже потом, когда приходит время сна, Тимур подходит к Серому и кивком приглашает в комнату.

- Пойдем, перетрем.

- Пойдем, - удивляется Серый.

В комнате Тимур включает свет, снова расчехляет виолончель и поворачивает к Серому задником, где стоит автограф:

- Видишь? – блеск в его глазах отдает лихорадочным оттенком.

- Вижу, - соглашается Серый.

- Что написано? – не успокаивается Тимур.

- М-м… Любимому внуку на память от прадедушки, - читает Серый красивую вязь.

- Я думал, глюк, - выдыхает Тимур. – Но ты тоже её видишь, а я никому о ней не рассказывал! Как? Как они её достали? Как узнали? Четыреста километров туда, столько же обратно… За день – вообще нереально! Как?!

Серый вскидывается:

- Что ты говоришь?

- Я говорю, виолончель! – возбужденно шипит Тимур. – Я не знаю, что это за гипноз такой, но Юфим реально вернул мне мою виолончель! Она моя, родная, та самая, которую мне дедушка подарил к последнему году учебы!

Ноги подкашиваются – и Серый садится прямо на пол, недоверчиво прикасается к инструменту. Тот гладкий, а надпись чуть выпуклая. Виолончель настоящая, невозможно внушить что-то настолько сложное, никакой гипноз на это не способен. Серый и Тимур смотрят друг на друга и понимают, что все их предположения и объяснения Прапора насчет хозяев – пустышка.

- Ты только остальным этого не говори, - шепчет Серый. – Особенно моей маме.

Он всё равно не хочет уходить. Это место слишком прекрасно.

5. Глава 5.

Гибели вестником вихрь воронья
С мглой пронесётся. Рискнешь или внемлешь —
Нам безразлично, запретна земля
Слабым, но сам выбирай во что веришь.

Нет ничего, кроме рыжих клубов и золотистых искр. Они танцуют перед глазами, проникают в легкие, оседают на кончике языка сладковатым медовым привкусом. Не видно даже дороги. Серый бредет сквозь хмарь почти вслепую, вытянув руки. Идти в одиночку так тяжело, словно он тащит за собой грехи всего мира. По лицу текут слезы, дышать всё труднее – хмари слишком много. Серый всхлипывает – ему не на кого опереться, никого рядом нет, никто не поможет.

Если никого рядом нет, то куда и зачем ему идти?

Стоит только замереть на середине пути, обессилев от страха, не видя цели – и его руки тут же рассыпаются золотистой пылью. Всё сразу же встает на место. Всё становится правильным. Ведь исчезло вовсе не человечество, а…

Серый садится рывком, удивляясь тому, что еще может дышать.

В комнате стоят предрассветные сумерки. В окно видно кладбище. Небо над ним уже сизое, догорают звезды, алеет горизонт на востоке. Скоро выкатится солнце. Серый оглядывает комнату, натыкаясь взглядом на безмятежно сопящего Тимура, и с облегченным вздохом падает на подушку. Раскинуть руки мешает одеяло – оно завернуло в себя, словно кокон. Серый осознает, почему во сне не мог дышать и идти, и с нервным смешком выпутывается из хлопкового плена. Одеяло летит на пол, руки и ноги обретают свободу - и на душе сразу же становится легче.