— Держи, — протягивает мне пачку и зажигалку.

— Спасибо. Зовут-то тебя как?

— Серега.

— Глеб.

Уходит, звонко лязгая задвижкой. Обезьянник в каком-то отделе, не иначе. Интересно, в каком? Хотя нет, совсем не интересно. Закуриваю, затягиваюсь и закашливаюсь, не рассчитав крепость. Черт, так и легкие можно выплюнуть.

Ложусь многострадальной головой на лавку и курю в слабый затяг, чтобы не дохать.

Прекрасно знаю, что будет дальше. Приедет отец и начнет читать мне морали, какой я мудак и как его подставляю. Отчасти так оно и есть, только вот бесполезно пытаться достучаться до моей совести. У меня ее нет. Не осталось с тех самых пор, как он сплавил мать в дурку, а к нам в дом притащил свою любовницу.

Мразь. Ненавижу. Затягиваюсь глубоко и выпускаю толстую струю дыма в потолок. Когда-нибудь все изменится. Я теперь совершеннолетний и сам отвечаю за свои поступки. Это даже приятно — быть взрослым.

Сколько мне здесь еще чалиться? Черт его знает. Отец, наверное, будет устраивать показательные. Похер. Подожду. Закрываю глаза и пытаюсь поймать дзен.

***

Отец не удосужился приехать сам. Прислал адвоката и начальника охраны. Может, и к лучшему. Успею подготовиться к разговору с ним. Забираю личные вещи, выхожу на улицу и сажусь в тачку начальника охраны.

— Глеб, ты сдурел? — Тимур отчитывает меня, как пацана. — Кто тебя так? — замечает следы на лице и хмурится.

— Нормально все, — отмахиваюсь я, давая понять, что тема закрыта. — От башки есть что-нибудь?

Протягивает мне какие-то колеса и бутылку с водой. Для верности закидываюсь сразу парочкой.

— Отец в ярости, — сухо констатирует Тим. Нормальный мужик, даже помогает мне иногда.

— Ему полезно, — хмыкаю, откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Все, меня нет.

В доме царит гробовая тишина. Даже прислуга куда-то испарилась, но навела порядок перед этим. Никаких следов вчерашнего праздника не осталось. Так даже не интересно. Иду сдаваться в кабинет. Без стука открываю дверь и встречаюсь взглядом с отцом.

— Сучонок! Ты что творишь? — срывается на грубость. Нервишки так себе. Морда красная, глаза навыкате. Ходит из стороны в сторону и плюется проклятиями.

— И тебе доброе утро, папа. — Последнее слово буквально выплевываю.

— Доброе? Да ты в край охренел! — орет он, брызгая слюной.

Как ни в чем не бывало прохожу вглубь кабинета, опускаюсь на стул и закидываю ноги на стол.

— Ага, я вообще жалкое отродье, — словно между делом замечаю я. — Ублюдок безродный. Но ничего, — губы расползаются в кривой ухмылке, — Мариночка тебе скоро нового родит. Не испорченного.

— Что ты несешь? Дать бы тебе леща, да места живого нет.

— Не отказывай себе в удовольствии, — хмыкаю я и равнодушно закидываю руки за голову. Все это бла-бла-бла. Вот потрындеть, сотрясая воздух — это отец горазд, а что-то реально сделать — уже не про него.

— Ты хоть знаешь, во сколько мне обойдется твой праздник?

— И знать не хочу.

Чистая правда. Никогда не считал его денег и не собираюсь начинать. Должен же он хоть как-то платить за свои поступки. Чтоб жизнь малиной не казалась.

— Ах так, — зло шипит он и грубо сталкивает мои ноги со стола. — Совсем страх потерял? Но ничего. Оставлю тебя без дотаций, посмотрим, как запоешь. Карточки и ключи от машины на стол.

Напугал, аж дрожу весь. Не спорю с его решением. Так даже лучше для всех нас. Достаю портмоне и ключи от машины.

— Да подавись, — небрежно швыряю на стол, а в груди настоящий пожар. — Бабки, бабки, бабки, кроме них тебя никогда ничего и не интересовало.

Не удается остаться безучастным. Бесит меня вся та ситуация и несправедливость к матери тоже.