Осторожно поглядываю на Савелия, на его напряженные плечи, строгий профиль. Раньше, когда мы ездили вместе, он часто целовал мою ладонь и мне нравилось. Теперь же он скорее мне пальцы отгрызет, чем коснется губами.

Сердце колотится в груди, Крутой гонит как сумасшедший по дороге, держа незажженную сигарету в зубах. Он выстрелил в того наемника. Из-за меня. Тот человек остался в больнице. Это тоже проблемы. Теперь я и в этом виновата.

Слезы наполняют глаза, сжимаюсь вся, когда Савелий поворачивается ко мне:

– Значит, так, сопля, расклад такой: я знаю, ты меня прекрасно слышишь. Да, это по твою душу палач приходил, и да, твоей смерти теперь ждут все, включая меня. Я хочу, чтобы ты сказала мне, на кого работаешь, и я очень надеюсь, что в твоей прекрасной светловолосой головушке еще осталась эта информация и мне не придется выбивать ее силой. Думай, принимай решение. Я даю тебе сутки, чтобы прийти в себя и вспомнить имя заказчика, потому что иначе…

Крутой замолчал, но мне и так все было понятно. Никто со мной больше не церемонился, никто меня не защищал. Как же прав был тогда Игорь, когда предупреждал меня, а я только смеялась. Какой же глупой и беспечной тогда была.

Валера тоже хотел помочь, но за мной пришли раньше.

Опускаю голову: не хочу, чтобы Савелий видел мои слезы. Я попалась и понятия не имею, что мне теперь делать.

Волчий билет – это ад. Я не то что нецелованная, все намного хуже. Теперь каждый мечтает перегрызть мне горло, включая вожака, и это на самом деле страшно, когда ты стал изгоем среди тех, кто принимал тебя как своего.

День, он дает мне сутки? А что они изменят? Я не имею права так подставлять Алису. Я ни за что в жизни не пожелаю ей того, что происходит теперь со мной.

Я думаю, Крутой поедет в клуб или в тот кабак, в котором насиловал меня. Память подкидывает страшные картинки, но он везет меня вообще в другую сторону.

Когда подъезжаем, я почти не чувствую ног от холода. Снег пошел, мороз еще сильнее ударил, а у меня даже носков нет, хотя почему я вообще думаю о носках? Странная штука разум, ведь носки мне уже точно не помогут.

– На выход.

Савелий приехал в какой-то поселок у черты города. Двухэтажные особняки в два ряда длинной улицы, мы остановились у самого крайнего дома.

Территорию окружает двухметровый кирпичный забор, массивные металлические ворота, а за ними дом. Большой, видно, что давно достроенный, но кое-где еще лежат мешки. Песок, щебенка, цемент.

Становится дурно. Это что, для меня? Так ведь бандиты от свидетелей избавляются? Я же видела, как Савелий выстрелил в того наемника. У него даже рука не дрогнула, боже.

– В дом пошла. Живо, – командует, открывает дверь ключом, и я шагаю молча по этому хрустящему снегу.

Босая, стопы горят огнем. Странно, снег ведь холодный, но ощущение такое, что я по гвоздям просто ступаю.

Внутри дома красиво, дорого, просторно, но пыльно. Кажется, тут никто не живет либо хозяин здесь давно не появлялся.

Я останавливаюсь посреди коридора и просто жду. Не знаю, что делать, но понимаю точно: одно неверное движение – и меня ждет та же участь, что наемника из палаты.

Сглатываю, обхватываю себя руками. Моя сорочка больничная в крови, и я вся тоже в ней, господи.

Сглатываю, вижу через стеклянную дверь, что Савелий курит на крыльце, жадно затягиваясь сигаретой. Зачем он привез меня сюда: добивать, мучить, пытать?

Фантазия подкидывает жуткие картинки, но я собираю все свои силы, чтобы не выдать страха и слабости. Зачем? Это его только раззадорит. Больную овечку льву только интересней добивать.