С тетушкой Гретой Артур постоянно ссорился. Например, оттого, что любил класть в чай много сахару. Тетушка считала это расточительством. В ответ на ее протесты Артур, бросая в чай все новые кусочки сахару, цитировал идиотский рекламный слоган: “Экономить сахар вредно! Организму он полезный!” Он декламировал эти вирши то запинаясь, как маленький ребенок, то как скверный комедиант. А строгая и суровая тетушка Грета твердила: “Довольно! Довольно!” – пока в конце концов ее саму не одолевал смех. К тому времени в чашке Артура исчезало больше десяти кусков сахару.

Когда мне было лет десять, я однажды наблюдала, как он через день-два после Песаха сидел за столом, клал на кусочек хлеба мацу и с глупым смешком повторял: “Хамец и маца”[7] – квасное и пресное. После восьми дней Песаха ни один здравомыслящий человек мацу не ел, а он таким манером развлекался. Вот тогда я поняла, что Артур – актер. Только с ним никогда не поймешь, где кончается шутка и начинается серьезность.

В квартире на Розенталер-штрассе разыгрывались также иные семейные сцены, о которых рассказывали, только прикрыв рот рукой. Одна из таких историй повествовала о моей тетушке Элле, и случилось это, когда я была еще маленькая.

На рубеже веков Эллу на несколько месяцев отправили в Болдераю под Ригой, где находилось одно из поместий семейства Волковыских. В ту пору она была, надо полагать, хорошенькой веселой барышней на выданье. В Риге она познакомилась с Максом Клячко, и уже вскоре они поженились. Что он невыносимый психопат, нытик, который превратит ее жизнь в ад, она заметила лишь позднее.

Как-то раз Элла и Макс Клячко с дочкой Эдит приехали из Риги погостить в Берлин. Элла наслаждалась знакомой обстановкой детства на Розенталер-штрассе, а ее муж в одиночку пошел осматривать город. В тот вечер – это было в 1926 году – он долго не возвращался. Все уже начали тревожиться, и тут в дверь позвонили. На пороге стоял полицейский, который, как положено, выразил соболезнования: “На меня возложена печальная обязанность сообщить вам, что ваш супруг погиб, переходя мостовую возле церкви Поминовения императора Вильгельма”.

Тут Элла, как говорят, испустила радостный крик, обняла полицейского и пустилась с ним в такой безумный пляс, что он едва устоял на ногах. Чтобы он помалкивал, пришлось щедро ему заплатить – причем он еще и подчеркнул, что взяток не берет. Дядюшка Артур, вечный банкрот, и тот предложил: “Еще добавить? Сумма-то вполне недурственная”.

Несколько дней спустя Элла Клячко уже стала образцовой безутешной вдовой, не только внешне, но и внутренне. Фактически она оказалась в плачевной ситуации: от мужа к ней перешел магазин пишущих машинок в Риге, погрязший в долгах. В итоге у Эллы осталось только несколько пишущих машинок, и она открыла у себя на квартире машинописное и переводческое бюро.

Мама часто рассказывала мне про деликатесы, какие пробовала, когда тоже несколько месяцев гостила в болдерайском поместье. Иногда мы ездили в Шарлоттенбург, в русский гастрономический магазин. Для меня покупка таких вкусностей всегда была праздником. Самый лучший чай продавали в банках с позолотой и странными надписями. “Почему тут R смотрит в другую сторону?” – спросила я. Мама объяснила: “Это русская буква Я”. Так я познакомилась с русским алфавитом.

Например, мы покупали клюкву в сахаре – с этими ягодами, покрытыми толстым слоем сахарной пудры, пили чай. Или кильки – шпроты в масле – и жареный горох, слегка подкопченный, очень нежный. Не знаю, вправду ли все было так вкусно или меня восхищала необычность. Мама рассказывала, что в детстве уже в передней чуяла, когда приезжали гости из России. Запах юфти от тяжелых кожаных пальто разносился чуть не по всей лестнице, вдобавок особенные, крепкие французские духи. Для нее эти запахи обещали деликатесы. Рижские родственники и нам привозили особые лакомства, например