– Ты нашел в земле лучшее, что можно было найти! – сказал уездный судья.

«Лучшее! – подумалось Ибу. – Самое для меня лучшее… и в земле! Выходит, цыганка была права и насчет меня, если это и есть самое лучшее!»

И вот Иб отправился на шхуне из Орхуса в королевский Копенгаген; для него, который переправлялся лишь через Гудено, это было все равно что океанское плавание. Иб таки добрался до Копенгагена.

Ему выплатили стоимость найденного золота, это была изрядная сумма, шестьсот риксдалеров. А потом Иб, лесной житель, пошел бродить по огромному городу.

Вечером, накануне того дня, когда он собирался с попутным судном вернуться в Орхус, он заплутался и пошел совсем не в ту сторону, в какую хотел, и, перейдя через Книппельсбро, оказался в Кристиановой гавани вместо того, чтобы попасть к валу у Западных городских ворот! Он и в самом деле двигался в западном направлении, но только не туда, куда нужно. На улице не было ни души. Тут из бедного дома вышла крошечная девочка; Иб спросил у нее дорогу; она остановилась, удивленно на него глянула и расплакалась. Тогда он спросил, в чем дело; она что-то сказала, чего он не разобрал, а когда оба они очутились под фонарем и свет от него упал на ее лицо, Ибу стало прямо не по себе, перед ним была вылитая Кристиночка, такая, какой он ее помнил со времен детства.

И он вошел вместе с этой девочкой в бедный дом и по узкой обшарканной лестнице поднялся на чердак, в маленькую, с косым потолком, каморку. Там стоял тяжелый дух и царили потемки; в углу кто-то вздыхал и трудно дышал. Иб зажег серную спичку. На убогой постели лежала мать ребенка.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Иб. – Девчурка за меня ухватилась, только сам я нездешний. Есть тут кто из соседей или кто-нибудь, кого я могу позвать?

И он приподнял ее голову.

Это была Кристина с пустоши Сайсхеде.

Дома, в Ютландии, имя ее не упоминалось годами, это бы смутило его покой, притом что доходившие туда слухи и вести были отнюдь не радостные: получив в наследство от родителей кучу денег, муж Кристины занесся и пустился во все тяжкие; он оставил службу, путешествовал с полгода в чужих краях, вернулся, наделал долгов, однако ж кутил по-прежнему; воз кренился, кренился – и опрокинулся. Его развеселые друзья-собутыльники сказали хором, что он поделом наказан, вольно ж ему было безумствовать!.. Однажды утром тело его обнаружили в канале в дворцовом парке.

Кристина была не жилица на этом свете; ее меньшее дитя, которому было всего несколько недель от роду, выношенное в богатстве, рожденное в бедности, уже лежало в могиле, с самою же Кристиною дела обстояли как нельзя хуже, она лежала, смертельно больная, заброшенная, в жалкой каморке, и если раньше, в молодые годы, на пустоши Сайсхеде, она еще могла бы перенести такое убожество, то теперь, привыкнув к лучшему, она от него горько страдала. Старшее дитя ее, тоже Кристиночка, голодала и холодала вместе с нею, это она привела Иба наверх.

– Я боюсь, что умру и оставлю ее, бедняжку, совсем одну! – простонала Кристина. – Куда ж она тогда денется?

И умолкла, на большее у нее не хватило сил.

Иб снова чиркнул спичкой и, отыскав огарок свечи, зажег его и осветил жалкую каморку.

Взглянув на маленькую девочку, Иб вспомнил Кристину в юности; ради Кристины он мог и позаботиться об этом чужом ребенке. Умирающая смотрела на него, глаза ее открывались все шире и шире!.. Узнала ли она его? Неизвестно; он не услыхал от нее ни слова.

То было в лесу, у реки Гуден, неподалеку от пустоши Сайсхеде; небо хмурилось, вереск уже отцвел, западные бури гнали желтую листву из лесу в реку и на другой берег, где на пустоши стоял дом под дерновой кровлею, где жили чужие люди; но у подошвы Кряжа, надежно укрытый за большими деревьями, стоял маленький домик, выбеленный и выкрашенный; в горнице, в печке, горели торфяные бруски, в горнице было солнечно, ее озарял свет детских глаз, а из детских смеющихся красных уст слова сыпались весеннею трелью жаворонка, там кипели жизнь и веселье, там была Кристиночка; она сидела на коленях у Иба; Иб был ей за отца и за мать, тех ведь не стало, и для ребенка, и взрослого это было как сон; Иб хозяйничал в нарядном, хорошеньком домике, он был человек зажиточный; мать маленькой девочки покоилась на кладбище для бедных под королевским Копенгагеном.