Бабу Надю все любили и называли Сахарной. Она была очень общительной, но не «трындычихой». В меру разговорчивая, она обладала даром эмпатичного слушания, как бы сейчас это назвали. У нее было 2–3 подруги и множество приятельниц и хороших знакомых. А вот недоброжелателей не припомню, хотя в ее молодые годы были люди, которые пользовались ее сиротством, одиночеством и нуждой.

Дом Сахаровых держался на режиме и дисциплине. Завтрак, обед и ужин подавались в строго определенное время. Свои часы были для дневного и ночного сна, прослушивания передач по радио и избранных – по телевизору. В остальное время телевизор выключался. Если это были будни, то обязательной для просмотра была программа «Время», а в воскресенье – «Международная панорама». Дед и на автобусную остановку выходил строго по расписанию, рассчитав, когда примерно автобус будет у нас. И точно, он приезжал через 2–3 минуты.

Баба Надя не умела шить, зато вязала крючком. Вся семья, включая деда, ходила в ее вязаных летних беретах. Бабушка учила меня, как надевать его женственно и пикантно: создав асимметрию и творчески замяв мягкую тулью легкими прикосновениями пальцев. А носовые платки у меня были обвязаны бабушкиным кружевом. Ее нет уже 12 лет, а этим платочкам сносу нет. Берегу их…

Зимой в спальне зацветали декабристы, и, провожая нас, бабушка и дедушка махали нам из окна. Эта семейная традиция передалась и моей маме, а затем и мне.

Иногда мне показывали медали и ордена – бабушка и дедушка прошли Великую Отечественную войну. День Победы был священным праздником. Обязательно надевали нарядные костюмы, вешали на грудь награды, ходили к Вечному огню и смотрели по телевизору парад на Красной площади. С тех прошло 40 лет – а парад я смотрю каждый год.

А у бабушки и дедушки Кокиных, тоже выходцев из деревни, был совсем иной уклад жизни. И едва я переступала порог их дома, режим и дисциплина ставились на стоп. Кокины были умиротворенные и ни разу не тревожные. У бабушки Ани, по-моему, был негласный девиз: в любой непонятной ситуации ложись спать. И прекрасно ведь засыпала!

«Во сколько завтрак?» – «Да как захотите, тогда и завтрак. Дорогу на кухню знаете. А не будет аппетита – так можно и без завтрака». «До скольких можно не спать?» – «Да хоть всю ночь не спите. Хотите – гуляйте весь день, хотите – рисуйте». Я пишу во множественном числе, потому что ко мне присоединялась двоюродная сестра Оля, на год меня младше.

Однажды мы проснулись, а дома – никого. И завтрака нет. Бабушка появилась ближе к полудню и принесла нам по пирожку с рынка. Ну а мы и без того не дали себе засохнуть. В банке на подоконнике всегда зрел ядреный квас на хлебных корках, а в холодильнике мы нашли банку соуса «Краснодарский», им и намазали по куску хлеба. Дед Сахаров, наверно, дар речи бы потерял, увидев, что ест его внучка. Ведь на завтрак ребенку полагалась молочная каша, булка с маслом и сладкий чай.

У Кокиных я могла делать, что хотела. Могла, поддавшись влиянию Оли, намазаться бабушкиным тональным кремом «Балет» оттенка «персик», накрасить губы помадой и подвязать трусы сбоку ленточками – на манер западных звезд. Но чаще все же рисовала, писала письма и лазила по книжному шкафу. Там были интересные книги – например, про современный зарубежный кинематограф. И я читала про неведомых мне Робера Оссейна, Анну Маньяни и молодую звезду тех лет – Стефанию Сандрелли. Она там позировала в платье с узким декольте до талии – это было как-то очень смело, но элегантно. А еще в те годы я прочитала про страшную болезнь – ностальгию, которая настигает каждого, кто покидает родину. Зачем ее кто-то покидает и обрекает себя на неминуемые страдания, я не понимала. Я вообще считала, что такое случается крайне редко. Возможно, в те годы так оно и было.