Мэри укоризненно посмотрела на нее:

– Но это же ведерко для льда! Что ты делаешь? Положи его обратно!

– Часы еще может быть, – заявила мать. – Но никаких газет и финтифлюшек. – Она снова сунула руку в чемодан. – А это что еще такое? Трубка?

Мэри выхватила ее у Кэролайн.

– Это не твои вещи! Думаешь, имеешь право рыться в них? Кто тебе сказал, что так можно делать? – Она положила трубку обратно в чемодан, добавила что-то вроде стопки старых театральных программок и протянула руку. – Дай мне ананас.

Кэролайн выполнила просьбу. Со свирепым видом она повернулась к вороху одежды.

– Придется это все положить сверху, так что не ругайся, если одежда помнется!

Кейти взглянула на Криса. Тот ел печенье и притворялся, что ничего не замечает, а значит, чувствовал себя таким же виноватым, как она. Они не помешали Мэри творить глупости при сборе вещей, и вот теперь снова разгорелся скандал. Нечто подобное случилось вчерашним вечером, когда Мэри пожелала прогуляться после ужина. Мать спокойно объяснила, что уже поздно, на улице ночью опасно и пора ложиться спать, но Мэри надела пальто и заупрямилась. Кейти предложила прогуляться с бабушкой вокруг дома, поскольку сама дико устала от подготовки к экзамену, но мать решительно заявила, что не позволит им обеим так рисковать, заперла дверь и убрала ключ в карман. Мэри стояла в коридоре и требовала, чтобы ее выпустили, говоря, что не выносит закрытых пространств.

– Это что, тюрьма? Ты что, собираешься нас запереть в угольном сарае?

Мать принялась доказывать, что никакого угольного сарая у них нет и никто никого не намерен запирать, но дверь она не откроет, потому что на улице темно.

Мэри вышла из себя.

– Может быть, ты не откажешься отпереть свое сердце? – рявкнула она, прошествовала по коридору и вышла на балкон, где сердито выкурила сигарету.

И вот настал новый день, а Мэри снова оказалась причиной конфликта. Другой дом, другой спор. Столь же неразрешимый.

Мать швырнула вещи в чемодан и свирепо захлопнула крышку.

– Больше ничего не возьмем, – объявила она. – Я-то думала, ты положишь только фотографии и пару вещей Джека, а не вот это. Ты не можешь забрать отсюда все!

Мэри покачала головой.

– Открой чемодан. Я еще не была наверху.

– Что тебе нужно оттуда?

– Туфли. Платья. Мало ли еще что.

– Одежду я уже собрала, а туфли – у тебя на ногах. Брать что-то еще нет никакого смысла.

– Отец купил мне отрез фантастически красивого шелка, – мечтательно произнесла Мэри. – А сестра сшила из этого шелка платье. Всякий раз, когда я его надевала, я с кем-то целовалась. Я никуда не поеду без этого платья.

– Тут нет места, – сказала мать, в отчаянии расстегивая молнию чемодана. – Мы побываем у врача, и потом станет ясно, сколько времени ты проживешь у нас. Но до тех пор твои вещи должны остаться здесь.

– У врача? – переспросила Мэри. – У какого врача?

– У того, о котором мы говорили вчера.

Мэри строптиво сложила руки на груди.

– Жаль тебя огорчать, но я такого разговора не припоминаю и, боюсь, на завтра у меня есть планы.

– Завтра воскресенье. А визит к врачу назначен на вторник.

– К сожалению, на вторник у меня тоже имеются планы.

Мать резко отвернулась от чемодана. Вид у нее был злобный и решительный.

– Мы это обсудили. Ты согласилась пойти к врачу, поэтому я договорилась о визите. Твоим планам придется подождать.

Мэри тоже была полна решимости настаивать на своем. Она привстала, ухватившись за подлокотник дивана.

– Я так не думаю.

Мать была в полном отчаянии.

– Ты нездорова. Мы не получим никакой поддержки от социальных служб, пока ты не будешь зарегистрирована в системе, а отсутствие поддержки означает, что тебя не примет ни один специалист.