Я чувствую себя такой потерянной…

Кажется, меня окликают торговцы и извозчики. Пышная лоточница предлагает мне купить грошовый пончик в жирном масле.

Мотнув головой, я тороплюсь свернуть в проулок, чтобы оказаться от них от всех подальше.

Куда мне пойти?!

Замуж меня пристроили родители, потом Берт поставил перед фактом, что мы переезжаем в другую страну.

Но сейчас решить, куда двигаться, могу только я.

Оглядевшись, впервые за много лет осознанно, я вдруг начинаю видеть не сквозь серый унылый туман, а по-настоящему. Мир обретает яркость красок, объём. Я делаю глубокий вдох, и ощущаю разнообразие запахов — сдоба, молодая трава, слишком резкий парфюм у прохожего, что-то кислое. Я снова чувствую холод и пронизывающий ветер, чувствую, что у меня прохудился левый ботинок. Ещё вдох.

— Встала посреди дороги!

И правда…

Я отступаю к ближайшему двухэтажному дому.

Хм, а разве здесь была винно-бордовая вывеска? В подобных домах обычное дело жить на втором этаже, а на первом устраивать магазин, но яркая вывеска как будто возникла только что, по сказочному волшебству — возникла как приглашение, возникла специально для меня.

Сомнений нет. Я тяну створку на себя, вхожу в полутёмное заставленное ящиками пространство.

Вывеска гласит:

“Бюро исполнения желаний”.

3. Глава 3

— Хей, куда?! — окликают меня со спины.

Я непонимающе оборачиваюсь и вижу седую женщину с закрытой драной рогожей большущей корзиной. Она опускает ношу на мостовую и повелительно машет мне, требуя, чтобы я подошла к ней немедленно. Тон настолько непривычно повелительный, что я просто стою и хлопаю на неё глазами. Вообще я так привыкла подчиняться, что у меня не возникает ни малейшего протеста, хотя умом я понимаю, что посторонняя горожанка не в праве ни указывать мне, ни тем более приказывать. Наверное, я бы всё равно подчинилась, только ноги не идут.

— Простите? — я вспоминаю, как обратиться вежливо. Чего эта женщина от меня хочет?

— Спускайся оттуда! — требует она. — Тебя надуют, дура! Для них такие как ты, потеряшки несчастные, лакомая добыча. Иди сюда. Иди-иди, я тебя провожу в приют, и там жрицы тебе помогут по-настоящему. Уж ума-то прибавят.

Но захламлённое помещение совершенно не похоже на логово мошенников. Да и что мне сделают? Отберут деньги? Отберут жизнь? У меня нет ничего ценного, за что стоило бы держаться.

Я склоняю голову к плечу.

Женщина… мне не нравится. Её бесцеремонность я воспринимаю слишком болезненно.

— Вы… — начинаю я.

— Да иди ты сюда, — требует она.

Сплюнув на мостовую, женщина делает шаг мне навстречу и протягивает руку, словно хочет поймать за юбку и увести за собой.

В голове яркой вспышкой взрываются радость от того, что кто-то поможет мне, направит, позаботится, ответит, куда идти и даст угол, где я забьюсь под одеяло и закрою глаза, и вместе с трусливой радостью вспызивает яркое, огненное возмущение.

Я не хочу в приют, я не хочу в арендованный мне Бертом дом.

Я хочу!

На самом деле я понятия не имею, чего я хочу, но мне кажется, что волшебным образом появившееся “Бюро” единственное место, где я верну свою жизнь, и я пячусь от женщины.

— Это не ваше дело, — с твёрдостью, которой у меня никогда в жизни не было, отвечаю я.

— Дура, я тебя спасаю, добра тебе желаю! Совсем не соображаешь, что творишь. Потом благодарить будешь.

“Потом благодарить будешь”, — говорил мне папа. Только вот не испытываю я благодарности, одно сожаление, а папа ведь и правда добра желал.

— Я решу без вас, сама, — отрезаю я.

И она неожиданно соглашается.

— Хорошо, — она втискивается в дверной проём мимо меня и вдруг оплывает как подожжённая восковая свечка.