Нет, он не был мне неприятен. Симпатичный, галантный, предупредительный, всего на пару лет старше, одобренный родителями…. Даже после того, как Берт расторг брак, я не виню его — он больше года возил меня по самым разным клиника и отказался от меня, лишь когда стало окончательно понятно, что я не дам ему наследника.

Дело не в том, что Берт плохой. Дело в том, что я не люблю Берта.

Когда он прикасался ко мне — он всегда был нежен и аккуратен — мне было до отвращения неприятно, и я чувствовала себя виноватой, ведь он муж, законный супруг. Я с трудом сдерживалась и при любой возможности уходила в отдельную спальню.

Тоска…

Но ведь всё ещё можно исправить!

Только как? Я пошла замуж за Берта, потому что так сказали родители. Как бы я не пошла? Я не представляю, как жить самостоятельно. Если я отказываюсь идти замуж и начинаю решать за себя, то куда я пойду?!

Пойти не трудно.

Допустим, я бы сняла дом. Но на что? Сперва меня содержали родители, потом Берт. У меня никогда не было своих финансов. На что я буду есть, одеваться, обуваться? В одном я уверена — родители денег не дадут, потому что нечего творить глупости.

— Помни, Карин, у тебя три года.

— Азири?

— Карин, я не расслышала. Что ты говоришь?

Мама?

Я вернулась?!

6. Глава 6

Ухватившись за край столешницы, я с трудом удерживаюсь от падения. Ноги подкашиваются, колени дрожат, и я едва не сползаю на пол. Грохочет по столешнице сбитый рукой флакончик, я хватаю ртом воздух.

Шагнув, я опускаюсь на пуфик и облокачиваюсь на стену. Тело сводит жёсткой судорогой, и я едва не кричу.

Я сглатываю.

— Мама…

Она входит.

— Карин? Что такое? Почему ты до сих пор без серёжек? — спрашивает она с искренним беспокойством. Только я запутываюсь и не понимаю, это беспокойство обо мне или о ещё не надетых украшениях?

По телу проходит новая судорога, но гораздо мягче, я почти не замечаю боль. Похоже на то, как если бы я пережала в неудобной позе руку, а потом резко выпрямилась, и по сосудам хлынула кровь. Только сейчас бежит не кровь, а жизненная сила, и не по руке, а по всему телу. Болезненно и одновременно бесконечно приятно…

Боги, во мне столько силы! Я буквально горю ею. Я могла бы весь мир перевернуть.

И я так бездарно погасла…

Мама протягивает мне золотые гвоздики с висюльками-дождиком.

День, точнее — я бросаю взгляд в окно — вечер, я знаю. Через час начнётся званый ужин, на котором наши, моя и Берта, семьи объявят о помолвке. Конечно, помолвка не свадьба, но допускать её незачем. Я вернулась идеально вовремя, чтобы возразить.

Возразить? Я пробую незнакомое слово на вкус. Оно звучит пугающе. А может, не возражать?! В условиях сделки про Берта ни слова. Я должна стать певицей, но буду я при этом женой Берта или нет, значения не имеет. Я могу…

Нет!

Я чуть не подпрыгиваю от ужаса перед собственными мыслями. Могу сдаться и выйти замуж за него?! Сказать “да” в солнечный полдень, чтобы через несколько часов, поздно вечером оказаться с Бертом в спальне, снова почувствовать его руки на своей коже. Нежные, предупредительные, но такие отвратительные прикосновения… Да меня одна мысль, что это повторится, уже убивает.

Никакого брака с Бертом.

— Мама, я доверяю вам с папой, поэтому молчала, но сейчас я поняла, что не хочу за него замуж.

— Карин, ты чего? — мама с улыбкой обнимает меня за плечи и целует в лоб. — Волноваться в такой день нормально. Не переживай, мы с тобой, мы с папой любим и поддерживаем тебя.

— Мама, я не волнуюсь, я говорю серьёзно. Я представила, как оказываюсь его женой, как должна находиться рядом с ним, и мне от одной мысли плохо.