— Что угодно, только сохраните им жизнь. Не хочу брать на себя грех. Мы едем в монастырь в Брезе. Не хочу пересечь порог обители, обагрившись кровью.

Собеседник кивнул, вновь улыбнувшись:

— У вас мягкое сердце… третье достоинство. Кто бы мог подумать…

Луиза нахмурилась:

— Третье?

Он кивнул:

— Да, сударыня. Судя по всему, вы состоите из одних достоинств, которые сделают честь любой женщине. Красота, доброта и добродетель. Это такая редкость, мадемуазель… особенно при дворе. — Он помолчал несколько мгновений и окликнул мальчика: — Анри!

Тот подбежал незамедлительно:

— Слушаю, монсеньор?

— Отведите их в лес и привяжите. Предоставим Господу своей волей решить их судьбу.

Луизу точно ошпарило — монсеньор… Это означало, что этот человек, по меньшей мере, герцог. Вот так, на ночной дороге?.. Она готова была провалиться от неловкости. Анри ушел, а незнакомец, будто опомнившись, снял шляпу и почтительно склонил голову:

— Я был неучтив, сударыня. Луи д`Отье герцог де Виллар, к вашим услугам…

5. 5

Луиза готова была провалиться от смущения. Она мгновенно забыла о своем страхе, об ужасной сцене, которая разыгралась тут всего несколько минут назад, об опасности, только что грозившей отцу и ей самой. Да и о причине, вынудившей отправиться в Брез. Мэтр Бурделье в ее воображении мгновенно раздулся, как мыльный пузырь, и лопнул, исчезнув без следа. Остался лишь стыд от того, что герцог де Виллар видит ее такой жалкой. Дурно одетой, просто причесанной. Этот вельможа назвал ее красивой, но то, без сомнения, была лишь банальная вежливость, о которой лучше забыть. Он принят ко двору. Не хватит фантазии даже вообразить, каких необыкновенных дам там можно встретить, какие туалеты, какие манеры, какое изящество!

— Вы смутились, сударыня?

В тоне герцога послышалась мягкая насмешка. Он стянул свою серую замшевую перчатку, завладел рукой Луизы и поднес к губам, задержавшись дольше, чем это требовала учтивость. Его губы показались раскаленными, и Луиза с ужасом почувствовала, что заливается краской до корней волос. Она молчала, и мысленно кляла себя за это. Теперь герцог сочтет ее дурочкой, которая не может связать и пары слов.

— Я действительно рад встретить в этом лесу такую очаровательную нимфу. И, тем более, оказаться полезным.

Казалось, де Виллар говорил искренне. Так хотелось в это верить… Он выпрямился, но все еще держал руку Луизы. А она даже не могла опомниться, чтобы отнять. Простояла бы так вечность, лишь бы не разрушить магию момента. Луиза впервые в жизни чувствовала этот необъяснимый трепет, заставляющий сердце колотиться так часто, что становилось страшно. Будто где-то внутри били крыльями бабочки.

Но отец все испортил… спешил к благодетелю, пошатываясь на неверных от пережитого ужаса ногах. Лицо лоснилось, он откуда-то выудил платок и утирался на ходу:

— Сударь! Сударь! Позвольте представиться: барон де Монсо дю Рошар, — он снял шляпу с жиденьким пером и согнулся, иступлено возя ею в пыли. Наконец, выпрямился — лицо стало пунцовым. Он кивнул на Луизу: — Моя дочь… Мадемуазель де Монсо. Скажите, ради всего святого, кому мы обязаны своим спасением?

По мере того, как герцог представлялся, лицо отца вытягивалось и бледнело. Луиза корила себя, но испытывала что-то вроде злорадства вперемежку с отчаянием. Почему отец не задержался еще какое-то время рядом с Пьером? Теперь ничего не возвратить… Стало досадно до слез. Она смотрела, как отец разливался в благодарностях соловьем, но герцогу эти излияния были откровенно скучны.

Анри избавил господина от отцовских вилеречий. Подошел, поклонился барону и обратился к герцогу: