– Придумаем по ходу пьесы, а пока ты вполне могла бы вести за меня блог, такая с ним морока. Ну и помогать редакторам «рыбу» выстраивать со своим сценарным высшим…

– Оборванным высшим, мама, оборванным…

– Хорошо, со своим оборванным высшим ты вполне сможешь прописывать обстоятельства действия в моих книгах. Да, это черная работа, но надо с чего-то начинать.

Стыдно признаться, я не читала ни одной маминой книги. Знаю, что продаются неплохо. Больше в регионах. Когда-то благодаря крупным по тем временам тиражам мама смогла, продав бабушкину квартиру, перебраться в самый центр. У нас даже одно время комнаты назывались как те издания, на авансы за которые мы делали ремонт.

– Мам, других вариантов точно нет?

– А есть ты хочешь? Или как ты собираешься жить? В типографиях то стачки, то бумаги с гулькин нос из-за ситуации в стране. Мой доход снизился, я тебе даже наполовину прошлую жизнь обеспечить не могу. Придется взрослеть. Причем быстро.

– То есть опции всего две – либо носить кофе, либо быть твоим литературным рабом?

– Ты слишком грубо сформулировала. Это лишь начало. Многие великие сценаристы начинали с того, что носили кофе на съемочной площадке.

– Знаешь, зачем папа меня отправил в Лондон? Чтобы я никогда – слышишь, НИКОГДА! – не носила никому кофе!

– Ничего. Поносишь, не развалишься. Опустись с небес на землю!

Когда мама переходит на крик, то иногда у нее в уголках губ появляется капелька слюны. В детстве я протягивала ей салфетку, и мы переставали ругаться. Салфеток под рукой не было. Как и желания.

– Варианты всегда есть. – Мой оптимизм восстал из ада.

– Какие? Тебе хоть из одной компании ответили на резюме? Ты витаешь в облаках, думая, что кому-то нужны молодые дарования. Чтобы иметь все и сразу, есть только два пути: родиться с золотым половником во рту или переобуться в содержанки, что, в общем-то, близко по «содержанию». С первым ты пролетела. А панель всегда в твоем распоряжении.

– Вот оно как? То есть ты так оцениваешь мои перспективы? Ну хорошо…

Я вдавила тормоз в пол и остановила машину в самом центре пробки. Вышла под возгласы водителей других машин, которые лишь искали повод, чтобы на кого-то сорваться и ударить по клаксону. А мне было плевать.

– Хватит театра! Не устраивай МХТ. Садись в машину. Ты знаешь, что я тебя люблю.

– А еще я вижу, что ты в меня не веришь. Рабыня, официантка, панель. – На грудину будто чугунный утюг водрузили, каждый вдох – поднятая 50-килограммовая гиря. – Мы же на Ленинградке? – Продышавшись, я огляделась по сторонам. – Ее в девяностые называли панелью?

– Она самая. Только я прекрасно знаю, что ты никогда на подобное не решишься! Для этого тоже смелость нужна и трудолюбие! – крикнула она мне вдогонку, потом пересела на переднее сиденье, явно размышляя, каким аперитивом запить данный вид ссоры.

Суть дорожно-транспортных отношений в том, что всегда кто-то кому-то переходит дорогу. Что зеленый для одного, то красный для другого. И так будет вечно. Пока не зажжется желтый и участники этих странных отношений не пойдут на риск и не начнут решать, кто же из них прав, а кто лев.

Машины в правом ряду мигали поворотниками, как цветомузыка. Меня прельщал средний, он никуда не сворачивал с пути. От проспекта исходил жар. Каблуки тонули в раскаленном асфальте. Неужели привести с собой дождь – это такой немыслимый перевес багажа?

И тут, в очередной раз выдернув себя из недр дорожного полотна, я решилась. Решилась хоть раз в жизни ответить за собственные слова. Если что я и усвоила из воспитания, это то, что за сказанное надо нести ответственность.