– Учитель… – просипел он.

– Следишь? – усмехнулся он. – Ну-ну. Стоит научить тебя делать это более незаметно.

– Я ничего не понял, – пробормотал Аче.

– Ничего, потом поймёшь. Главное, помни, что мир вокруг – статуя, прикрытая покровом лжи. С правдой в лучшем случае совпадают очертания, детали не видны. Я могу сдёрнуть для тебя это покрывало. Если ты готов.

Аче хотел одного: рисовать. Но теперь его манили к себе и тайны.

Они пошли в сторону караван-сарая, и учитель Иветре достал из кармана маленький осветительный шар. Хотел зажечь, потом раздумал.

– Одного прошу: будь мне предан. Будь честен со мной, Аче. И тогда ты увидишь мир таким, какой он есть. Все вокруг лгут, Аче. Я тебе лгать не стану.

– Все-все лгут?

– Кто не лжёт, тот заблуждается, повторяя чужую ложь.

Аче рассказал о своих злоключениях, поделился страхом: не заразился ли он от этого мага, не порастет ли травой? Учитель его успокоил:

– Слава Небу, подхватить эту гадость совсем нелегко. Эта трава стоит больших денег, но достаются они не тем, кто выращивает её на собственном теле. Хотя и они получают своё: вечный дурман чёрной травы. Разлагаются заживо, смешиваясь с землей, но боли не чувствуют, только удовольствие. В здоровом теле, не принимавшем отвара чёрной травы, семена её не приживутся.

– Это так страшно, учитель, – поёжился Аче.

Иветре искоса взглянул на него.

– Ты хорошо держишься. Был у меня один знакомый юноша, примерно твоих лет, который однажды три часа кряду прорыдал над судьбами незнакомых ему людей. Это только при мне. А сколько слёз он пролил без меня? И туда же – мнит себя героем, стрелой, посланной разгневанными небесами против потерявшего стыд человечества… Считает себя непревзойденным интриганом, хитрым лисом. Что с ним будет, когда он, наконец, получит по носу?

Они вернулись в караван-сарай, и там, вытянувшись на соломенном тюфяке, Аче проспал до полудня.

– Я купил всё, что мне требуется, – сказал ему учитель, протягивая плошку с подогретым магией рисом. – Через час отправляемся в путь. Едем в столицу, Аче. Царь заказал свой портрет.

Есть Аче совершенно не хотелось. Он спросил испуганно:

– Это одна из тайн, учитель?

– В какой-то мере, дитя. Ешь.

Аче благодарно кивнул. Ели и собирали вещи в молчании. Когда базар остался позади, Аче спросил:

– Расскажите о царе, учитель. Как нам рисовать его, каким он хочет видеть себя?

Иветре усмехнулся – верно, вспоминая старую басню о кривом и хромом царе, который, с одной стороны, требовал от живописца правдивого изображения, а с другой – не хотел выглядеть калекой.

– Работа будет сложная, Аче. И тайная. Никто об этом портрете знать не должен.

– Почему?

Иветре пожал плечами.

– Царские причуды. Кто знает, о чём думает царь. Зато платит двойную цену.

Аче кивнул, удовлетворенный объяснением. Какое-то время шагали молча, а затем учитель проговорил тихо, словно самому себе:

– А может быть потому, что царь желает изобразить на портрете будущее Багры. Печальное будущее, Аче.

И запел – как ни в чем не бывало:

Они въехали в столицу через ворота Семи лучников, и учитель кивком приказал Аче спешиться – толчея была невообразимая. Стояли первые дни осени, праздник урожая. Весь город превратился в один большой базар, текло рекой молодое вино. Общество виноделов выставило бочки вдоль дорог, и подмастерья угощали хмельным напитком всех встречных и поперечных.