– А если я люблю другого? – всхлипнув, спросила она.

Салахад отодвинулся на несколько шагов, присел на низкий топчан у стены и спросил будто бы равнодушно:

– Влюбилась? Когда же успела?

Лейла мгновенно растеряла свою независимость, бросилась брату на грудь, уткнулась лицом в богато расшитый кафтан.

– Только что, – всхлипнула она. – Только что!

Салахад вздохнул, погладил сестру по голове.

– Ты должна родить наследника именно от Исари. Его брат… они не в ладах, Лейла. Он хочет воевать, а значит, едва станет царем, все договорённости, которых мы достигнем, пойдут прахом. Исари нужен другой наследник – сын, который продолжит его дело. Нам очень нужен мир, сестрёнка. Очень.

Лейла заплакала ещё горше, потом пробормотала что-то бессвязное…

Солнечный свет струился сквозь витражи, раскрашивая царскую молельню в яркие цвета, преломляясь в драгоценностях царя, играя в его тёмно-рыжих волосах.

– Будь благословенно, дитя Небес, – произнёс старинную формулу Накри, немолодой уже жрец, которого приставили к маленькому цесаревичу, едва тот научился говорить. Ему Исари доверял и свои нехитрые детские горести, и свои большие беды.

Исари с детства отличался непомерной гордыней, принявшей необычную форму. Он был твёрдо уверен, что обязан изменить мир, отметая любые преграды, не обращая внимания ни на кого, в том числе – и на самого себя. Молитвы и исповеди его были обычно сухи и больше всего походили на отчёты и планирование. Разве что в детстве он иногда позволял себе жалобы, которых стеснялся, но и они с возрастом ушли в небытие. Жрец не знал, о чем говорить с человеком, за чью душу он отвечал.

Что он мог сказать? Напомнить о смирении? Смиренной гордыни в Исари и так было слишком много уже тогда. Напомнить об испытаниях, которые даются ровно по силам? Исари, кажется, в это не верил. Он согласен был стойко переносить любые невзгоды, но совершенно терялся, когда оказывалось, что ему нечего превозмогать и не от чего страдать. Он не знал, что делать со своей жизнью, если нет нужды бороться.

– Что беспокоит тебя, Небесное дитя? – мягко спросил жрец, и царь встрепенулся, отвлекаясь от своих мыслей.

– Меня беспокоит моя женитьба, – выдохнул он. – Не думаю, что имею право… Я предпочёл бы, чтобы на Лейле женился один из гелиатских принцев, Валериан или Константин.

– Принц Валериан в два раза старше Лейлы. А принц Константин, окончив академию, отречется от престола. Разве Камайн удовлетворят такие кандидаты, дитя?

– Гелиат не устраивает мой брак с камайнской принцессой. И я их понимаю: это набрасывает тень на мою беспристрастность – основу моего права навязывать им мир. Хотя, если учесть, что я сам наполовину гелиатец, им не на что роптать.

– Давайте отвлечёмся от политики, Небесное дитя, ибо не она является предметом моих забот.

– А что же, Небесный отец? – рассеянно спросил Исари, накручивая на палец витой шнур, заменявший ему пояс.

– Разумеется, вы. Ваше душевное здоровье, ваш разум, ваша душа. Ваше личное счастье, наконец.

– При чем тут я? Мы говорим о взаимоотношениях трёх стран, о возможном возобновлении конфликта, жертвами которого могут стать ни в чем не повинные люди. При чём здесь мое личное…

– Как вы собираетесь спасать других, дитя, если не желаете спасти себя?

– Спасать меня? – переспросил Исари, хмурясь. – Вы снова о своём, отец? У меня нет на это времени. Я хочу знать, какое я имею право портить жизнь молодой девушке?

Он сидел нахмуренный, бледный и злой в первую очередь на самого себя.

– Этот брак полезен, – наконец произнес он, убеждая себя. – К тому же у Камайна есть несколько неженатых принцев, а у Максимилиана подрастают дочери…