Понтер нахмурился:

– Вы хотите сказать, когда за желаемое поведение то вознаграждают, то нет?

– Именно! – воскликнула Вероника. – В точности так!

– Но это бессмыслица, – сказал Понтер.

– Ага, – согласилась Вероника, широко улыбнувшись. – Это одна из самых больших странностей психологии Homo sapiens. Но это истинная правда. Классический пример – азартные игры: если мы в игре постоянно выигрываем, нам становится скучно. Но если мы выигрываем время от времени, то может наступить игровая зависимость. Или вот как дети постоянно канючат у родителей: «Купи мне эту игрушку!», «Не хочу ложиться спать!», «Хочу в зоопарк!». Все родители терпеть не могут, когда их дети так делают, но те продолжают – не из-за того, что это всегда срабатывает, а из-за того, что это срабатывает иногда. Именно непредсказуемость исхода привлекает нас в игре.

– Это безумие, – сказал Понтер.

– Не здесь, – ответила Вероника. – В силу определения: модель поведения большинства не может быть безумием.

– Но… но ведь ясно же, что невозможность предсказать исход раздражает и нервирует.

– Вас, – с обаятельной улыбкой согласилась Вероника. – Но не нас.

Мэри, до этого момента заинтересованно следившая за дискуссией, вмешалась:

– Вероника, вы ведь явно к чему-то клоните. К чему именно?

– Всё, что мы делаем здесь, в моей группе нейробиологических исследований, подчинено одной цели: объяснению классических религиозных откровений. Однако существует огромное количество верующих, которые никогда в жизни не испытывали таких откровений, но, несмотря на это, всё равно веруют. Это большая дыра в нашей работе, отсутствующий элемент в подробном объяснении причин того, что Homo sapiens верят в Бога. Но вот он, ответ, – разве вы не видите? Именно психология поощрения – этот небольшой фрагмент программного обеспечения нашего мозга – делает нас восприимчивыми к вере в Бога. Если где-то и правда существует Бог, рационально мыслящие существа ожидали бы от него рационального, предсказуемого поведения. Но наш не таков. Иногда он будто бы оберегает некоторых людей, а в другой раз позволяет монахине упасть в открытую лифтовую шахту. В его действиях нет разумной системы, и поэтому мы говорим…

Мэри кивнула и закончила мысль за неё:

– Мы говорим «пути Господни неисповедимы».

– Именно! – воскликнула Вероника. – Молитва не всегда удостаивается ответа, но люди всё равно молятся. Но народ Понтера устроен не так. – Она повернулась к неандертальцу: – Не правда ли?

– Не так, – согласился Понтер. – Я и без Хака могу сказать, что мы ведём себя по-другому. Если исход невозможно предсказать, если закономерность не удаётся выявить, то мы отбрасываем такую модель поведения как бессмысленную.

– А мы – нет, – подытожила Вероника, потирая руки. Мэри вспомнила это выражение лица, словно говорящее: «Это достойно первой полосы журнала Science, не меньше», – такое же возникло на лице самой Мэри, когда ей удалось извлечь ДНК из хранящегося в Германии типового экземпляра неандертальца. Вероника пристально посмотрела на Понтера, потом на Мэри.

– Даже если закономерности нет, мы способны убедить себя, что за всем этим существует какая-то логика. Вот почему мы не просто выдумываем истории про наших богов – мы на самом деле в них верим.

Религиозная часть натуры Мэри оказалась задвинута в дальний угол, и учёный завладел ею безраздельно.

– Вероника, вы уверены в этом? Потому что если это так, то…

– О, я вполне уверена. Есть классический эксперимент – я пришлю вам ссылку. В нём две группы людей играют на доске с клетками в игру, правила которой им не объяснили. Изначально они знают лишь, что за хорошие ходы очки начисляются, а за плохие – нет. Так вот, одной группе игроков очки начисляли за ход в чёрные клетки нижнего левого угла доски, и, разумеется, сделав некоторое число ходов, игроки догадывались, как нужно играть, чтобы всегда выигрывать. Но второй группе игроков очки начисляли