– Очень хорошо, Петра, очень хорошо. Мы делаем то, что должны делать: проверяем все шаг за шагом. Вы уже написали отчет?

– Пока не успела.

– Ну так напишите, и поскорее, судья ведь может в любой момент его запросить. Помяните мое слово, этот судья еще устроит нам веселую жизнь. И не забудьте представить мне список ваших расходов, я должен его подписать.

Он уже больше не смотрел на меня, если, конечно, его глаза когда-нибудь по-настоящему задерживались на моем лице. Комиссар Коронас снова бросил взгляд в мою сторону, только когда понял, что я и не думаю уходить.

– Что-то еще, инспектор?

– Вы ведь считаете, что мы понапрасну тратим время и за всем этим ничего не стоит, правда?

Он поднял брови, придав лицу выражение философского скептицизма, какое, вероятно, не сходило с лица Шопенгауэра.

– Ну что я могу вам на это ответить, дорогая Петра? Любой комиссар – это человек, которого раздирает на части тысяча и одна обязанность: надо строго соблюдать закон, быть дипломатом, по справедливости оценивать подчиненных, уважать вышестоящих, быть осторожным с прессой и предупредительным с судьями. Когда я работал в вашей должности в убойном отделе, меня вечно мучили сомнения, я задавал себе кучу вопросов в связи с теми делами, которые расследовал. А теперь, на этом вот месте, я предпочитаю отмахнуться от любых умозрительных построений, которые заставили бы меня слишком много размышлять. Понимаете?

– Отлично понимаю.

– И тем не менее вы считаете, что в данном случае есть что расследовать, так?

– Да, и с каждым новым шагом все больше в этом убеждаюсь.

– В таком случае выбросьте из головы все, что я вам только что сказал, и будьте уверены: если вы дадите мне доказательства того, что в руках у нас дело, которое в свое время совсем не было расследовано или было расследовано плохо, я буду всеми силами помогать вам ловить убийцу. Обещаю.

Наверное, он ожидал, что я взвою от радости, оценив его альтруистическую позицию, но я просто попрощалась и вышла из кабинета, чувствуя себя как никогда одинокой. У меня сложилось впечатление, что истина вообще никого не волнует, и, будь я хоть чуточку умнее, тоже бы от нее отмахнулась. Но иногда догадки рождаются у нас в голове с такой настырностью и такие отчетливые, что мы уже не можем не делать на них ставку, не можем их игнорировать, хотя вера в интуицию и противоречит здравому смыслу, тому самому здравому смыслу, который так ценится всеми вокруг.

Я через силу принялась составлять отчет – и он, после того как я обрубила все субъективное, превратился в бессмысленного и кровоточащего уродца. В конце концов я смирилась с тем, что должна выполнять свой долг, но тут появился Гарсон.

– Ну как прошел разговор с шефом?

– Он пообещал, что, если я буду вести себя хорошо, он даст мне карамельку, хотя и совсем маленькую, – нельзя забывать, что бюджет-то нам урезали.

– Если с этой карамелькой обойтись по-умному, она сможет подсластить многие горькие переживания; главное – сосать медленно.

Я искоса глянула на него:

– А как у вас прошла встреча с Росарио Сигуан?

Он сел и потер руки, словно собираясь воткнуть вилку в аппетитное блюдо.

– Для начала должен признать, что голова у вас работает что надо. Помните, вы мне рассказали вроде как между прочим про трех дочек короля Лира? И попали в точку! Младшая просто обожала отца.

– Кто бы сомневался! Ну и как она отнеслась к возобновлению этого дела?

– А никак. Ни малейшего интереса к следствию. Говорит: лучше не трогать прошлое, чтобы меньше страдать.

– А про мачеху?