— А ключи? — Поворачиваюсь к стонущему от боли Олегу.

— В бардачке...

Тут же открываю бардачок, и из него валятся какие-то бумаги, мусор, пластиковые стаканы. От волнения пальцы не сразу выхватывают из всего этого изобилия ерунды то, что мне нужно — колечко ключей.

Вставляю его в замок зажигания, немного добавляю газу, чтобы автомобиль не заглох. «Лада Калина» отзывается утробным рычанием, и я тут же добавляю газу, переключаю коробку передач и несусь от этого страшного дома с огромным количеством тайн и секретов со скоростью сто двадцать километров в час по ровной и пустой дороге вдоль выстроенных в ряд жутковатых елей с внушающими страх макушками, пронзающими темное небо.

Через какое-то время мы вклиниваемся во второй ряд машин пригородной трассы, по которой машины проносятся с визгом и редким воем, радостно освещая фарами путь.

— Поверни через метров триста... — голос Олега слаб, но я слышу его даже сквозь шум в ушах, несмотря на бухающее сердце, и удерживаю бешено-радостную улыбку, которая сама собой расцветает на губах от осознания того, что нам удалось спастись.

— Куда мы едем?

— В одно место... ты поймешь... — разбираю его слова сквозь кашель и стоны.

— Олег, я хочу заскочить домой за одеждой и документами, — поправляю вырез платья, которое норовит распахнуться в сидячем положении. — Ну, после того, как отвезу тебя в больницу, конечно же...

— Нет! — Он даже рукой стучит по задней стороне моего сиденья. — Нет.

— Да ты что! — Негодую я. — Тебе однозначно нужно в больницу! Ты себя видел вообще?

Смотрю в зеркало заднего вида, пытаясь поймать там его взгляд, но, конечно же, ничего не выходит. Я вижу только редкий поток машин и ноги Олега в светлых свободных брюках, которые он согнул, чтобы уместиться на сиденье.

— Мы поедем... в одно место... — стонет он. — Там пересидим, дождемся документов...

— Да что вы за люди такие! — негодую я и с чувством ударяю по рулю. — Ты же умрешь там, понимаешь? Без помощи, без должного ухода. Без медикаментов!

Он снова ударяет по спинке сиденья.

— Пропустишь поворот! — Кашляет он.

Немного притормозив, я включаю поворотник...

Через минут двадцать, спустя сотни метров моих истерзанных нервов в попытке уговорить Олега послушать здравомыслящую женщину, мы выезжаем на какую-то проселочную дорогу. Машина трясется на плохой колее, и я закусываю губу, понимая, как каждое движение, каждый удар отдается в теле Олега.

Машина доезжает до деревни, но въехать в нее мне не дает еще один удар по сиденью сзади. Олег только показывает пальцем в левую сторону, и я без слов выкручиваю руль, везу нас туда, куда он указал.

Наконец, мы паркуемся у небольшого домика с покосившимся и полуразрушенным деревянным забором.

— Въезжай к дому, поставь машину так, чтобы ее не заметили, — лепечет Олег, а я поджимаю губы. Мне кажется, что мы уехали в такие глухие дали, что эту неприметную машину даже с вертолета не углядишь. Однако он, конечно же, думает иначе.

Снова жму на педаль газа, внимательно оценивая пространство, которое выхватывает оранжевый свет фар. Высокая некошеная трава, деревянный и железный мусор вокруг, в общем, все признаки заброшенности, запустения, присущие старым домам на отшибе.

Оставляю машину под тенью раскидистой яблони, открываю дверь и снова помогаю Олегу. Он с силой опирается на меня, еле передвигает ноги, часто и тяжело дышит, но глаза его горят точно так же, как мои: он рад, что удалось избежать смерти, вырвать нить своей жизни у судьбы и распоряжаться свободой так, как это должен делать любой современный человек.