Они переглядываются, и Хан закатывает глаза.

— Случилась ошибка, и привезли тебя. Ждать долго мы не можем, пес скоро отбросит коньки, а из врачей поблизости есть только ты. Поэтому тебе придется кое-что сделать.

— Что еще? Я не ветеринар, не смогу помочь с вашей собакой.

Хан хмыкает, а Амир едва заметно меняется в лице.

— Нет, ну если совсем все плохо, могу перевязать рану, но поймите, с животными я дела никогда не имела!

Хан тут же заходится хохотом, издевательским, громким, а Амир закатывает глаза.

— Хватит болтать, — говорит он и делает шаг ко мне, я же отшатываюсь — если он снова схватит меня за локоть, у меня точно останутся там синяки, которые просто так не сойдут. — Ты, — он кивает Хану и тот сразу же перестает смеяться, случает внимательно, — неси ее чемоданчик, он остался у ворот. А ты, — он нависает надо мной черной тучей, грозовой и очень страшной, — иди за мной.

В этот раз хоть обошлось без прикосновений! Амир разворачивается спиной, понимая, что за ним сразу же последуют. Видимо, привык к послушанию.

Я же из вредности остаюсь стоять на месте.

— Не сделаешь то, что я прошу, будешь уволена, ясно? — негромко говорит он, сделав два шага и поняв, что я не следую за ним.

Сжимаю руки в кулаки.

— Ладно, ладно. Где там ваша собака?

Практически выхожу вперед, открываю дверь, вхожу в небольшой дом-студию. Здесь довольно светло и красиво, но кое-что выбивается из общей картины: большая груда сваленных друг на друга одеял в углу.

— Где твой питомец? — оглядываюсь я по сторонам. Из окна струится рассеянный свет, чуть приглушенный деревьями снаружи, и он ложится на небольшой диван, белую кухонную зону, бильярдный стол.

— Вон там, — Амир ловит мой взгляд и кивает в сторону. Разворачиваюсь и прижимаю руку ко рту, потому что вижу, кого нужно лечить.

— Да вы с ума сошли! — Кажется, эту фразу я говорила Амиру уже не один раз. — Это же человек! Ему нужна помощь!

13. 13

Плохое предчувствие тисками сдавливает горло. Если там, снаружи, мое шестое чувство только-только поднимало голову, то теперь я точно была уверенна, что здесь дело пахнет криминалом. Еще каким! Человек в углу мало походил на живое существо. Его поза — поза эмбриона — скрывала многое, но главное было понятно: он явно находился на грани жизни и смерти.

Одежда разорвана, и было даже непонятно, какого она цвета — то ли выцвела, то ли стала настолько мокрой, что понять, что на нем, не представлялось возможным. Волосы неопределенного цвета растрепаны, спина явно изуродована ударами хлыста.

Во мне борются два чувства — хочется подойти и по возможности помочь ему, а с другой стороны мелькает предательская мыслишка о том, что таким образом я точно стану замешана в чем-то некрасивом, страшном, болезненном. Не придется ли потом платить за свою сердобольность слишком высокую цену? Но я тут же отбрасываю эти крамольные мыслишки прочь.

— Здесь ему оставаться нельзя, — говорю быстро и отрывисто, чувствуя, что Амир стоит за спиной, выжидающе наблюдая за моим поведением. — Вы же понимаете, что он умрет?

Мужчина позади не отвечает ничего, только реагирует на приход Хана, который бросает мне в ноги мой «тревожный чемоданчик», в котором собраны лекарства первой необходимости.

— Нужна операция, нужно обследование, — подхожу ближе к Амиру, чувствуя в себе силу правды, которая произрастает из уверенности в том, что я могу помочь человеку, оказавшемуся в таких страшных и сложных условиях.

— Все сделаешь здесь, — Амир смотрит на меня пристально, не отводя взгляда и не моргая. От такого напряженного внимания по коже бегут мурашки, и я сама вдруг вспоминаю, что мне повезло убедиться на операционном столе в том, что он состоит из теплой плоти и красной крови, иначе бы сейчас точно решила, что передо мной человекоподобный робот. — Все необходимое рядом.