– Как он выглядел, когда вы его увидели?
– Так же, как в баре за пару часов до этого. Вы сами там были.
– И все же…
– Уставшим. И… я бы сказала: готовым к разговору. Он был вежливым. Не слишком доброжелательным – нет. Но, по меньшей мере корректным. Я успела задать почти все вопросы.
– Что-нибудь необычное заметили в его поведении?
– Нет. Но…
– Что? – вскинула голову Анна.
– Воронин часто смотрел на дверь. Как будто кого-то ждал. Знаете, как бывает: человек с вами говорит, а сам косит глазом в сторону.
– Дверь номера осталась открытой?
– Я не помню. Скорее всего – да.
Стерхова продолжала записывать, делая паузы и стараясь ничего не упустить.
– Во сколько закончилось интервью?
– Наверное, без пяти минут десять.
– Вы смотрели на часы?
– Нет. Но после десяти я уже была… в своем номере.
Почувствовав заминку в ее ответе, Анна изучающе вгляделась в лицо журналистки.
– В чем дело?
– Ни в чем. – Уверенно ответила та. – В начале десятого я уже ложилась в свою постель.
– Хотелось бы знать, как закончился ваш разговор с Ворониным. Кажется, вы сказали, что задали почти все вопросы. А почему не все? Что помешало?
– Ему позвонили.
Стерхова напряглась.
– Кто?
– Не знаю.
– И он взял трубку?
– Конечно.
– Во время разговора вы оставались в номере?
– Да, но рассказать мне особо нечего. Он сказал по телефону только одно слово: «Приходите».
– И это все?
– Ну, да.
– Воронин волновался? Или, может, был недоволен, рассержен, испуган?
– Ничего из этого я не заметила. – Ответила Румико. – Потом он посмотрел на меня, сказал, что интервью окончено, и проводил до двери.
– Вернемся к вашему разговору с Ворониным. Вы говорили о фильме?
– Да мы только о нем и говорили. Если хотите, я могу предоставить аудиозапись.
– Это – потом. – Анна машинально постучала ручкой по столу. – Спрошу вас конкретнее: Воронин рассказывал, что перед фестивалем вырезал из фильма фрагмент?
– Нет, не рассказывал. Да я и не спрашивала. Из важного, Воронин сказал, что скоро сделает второй фильм про «Океаниду», и он будет сенсацией.
– После этого вы ушли?
– Да, как я уже говорила, Воронин проводил меня до двери.
– Дверь оставил открытой? Не запер?
– Возможно. Ведь он кого-то ждал.
– Когда покинули номер – кого-нибудь видели в коридоре? У лифта или на лестнице?
Румико прикрыла глаза, как будто вспоминая. Но и на этот раз чуда не случилась.
– Простите… Не запомнила. Я спустилась по лестнице, потому что лифт был занят.
– Что потом?
– Как я уже говорила, отправилась в свой номер и через несколько минут уже лежала в постели.
– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросила Стерхова.
Румико неуверенно подняла глаза и посмотрела на Анну. На ее щеках появился румянец, едва заметный на смуглой коже.
– Мне нужно представить алиби?
– Как и всем остальным, кто причастен к этому делу.
– Подозреваете меня?
– Обычная процедура. – В ожидании ответа, Анна откинулась на спинку. – Итак?.. Кто может подтвердить, что в указанное время вы были в своем номере?
На мгновение журналистка отвела глаза, будто ища спасения в узкой полоске света под шторами. Потом снова посмотрела на Стерхову. Ее голос сделался глуше, как будто она говорила сквозь плотную ткань:
– Я… – короткая пауза – …на самом деле, я пошла не к себе. – Она глубоко вздохнула, обхватив себя руками, как будто в комнате стало холодно, и договорила: – Я была у Стаса Вельяминова. В его номере.
Стерхова ничего не ответила, только записала.
Румико торопливо добавила, словно умоляя:
– Если нужно, он подтвердит.
– Ночь провели у него? – спросила Анна.
– Да. Мы… – журналистка замолчала. – Мы с ним любовники. Об этом никто не знает. Точнее, не должен знать. Стас женат.