Кабинет УЗИ встречает нас полумраком. Я будто вхожу в ледяную пещеру, хочется немедленно сбежать отсюда с низкого старта. Потому что пока все не подтвердили окончательно, во мне еще теплится слабая надежда на просроченный тест. Знаю, глупо, но я чувствую себя ребенком, который отчаянно верит: если сказать себе, что монстра под кроватью не существует, он и вправду исчезнет. Но Ян, догадываясь о моих дезертирских замашках, неуклонно стоит за спиной, отрезав путь к отступлению.
Суровая дама в очках, изо всех сил стараясь говорить вежливо, как того требуют нормы платной клиники, велит мне укладываться на кушетку. Расспрашивает об интимных деталях вроде даты последней менструации.
– Если беременность есть, то срок слишком маленький, – следует вердикт. – Будем смотреть трансвагинально.
Поперхнувшись, я смотрю на Яна, он коротко пожимает плечами: мол, подумаешь, бывают в жизни вещи и пострашнее. Тут он прав, да. Есть еще роды. И если все пойдет так и дальше, то Ян убедится в этом собственными глазами, потому что одна я такое точно не перенесу.
– Папочка, садитесь в изголовье, – командует врач. – Вам там разглядывать нечего.
Кажется, в этом кабинете только Ян чувствует себя комфортно: доктор явно недовольна столь длинным рабочим днем, я – тем, что она может обнаружить внутри меня. И лишь Яна страшно развлекает роль заботливого папаши.
Холодный от геля датчик проскальзывает внутрь меня, и я, затаив дыхание, жду. Время будто замедляется и останавливается вовсе, молчание врача кажется бесконечным. Согнутые колени затекают, и мне нестерпимо хочется вскочить, тряхнуть эту безэмоциональную тетку и заорать ей в ухо: «Говори уже, женщина!»
К счастью, она успевает за секунду до того, как я решаюсь воплотить безумный план. Хмыкает, склоняет голову набок.
– Да, беременность определенно есть. Срок приблизительно пять недель, закрепление по задней стенке. Я бы сказала, низковато, но пока судить рано, лучше сделать еще разок через пару недель. А пока я бы рекомендовала попить дюфастон.
– Скажите, а постинор не мог навредить?.. – мямлю я, с трудом слыша собственный голос сквозь гул в ушах. – В смысле, отклонения какие-то…
Дама бросает на меня осуждающий взгляд. Думает, наверное, что молодое поколение – сплошь идиоты, которые не умеют предохраняться. Спасибо, это платная клиника: приди я в районную женскую консультацию, непременно услышала бы в свой адрес много нового.
– Постинор может предотвратить беременность, если его выпить до оплодотворения. Но если оплодотворение произошло, на развитие плода препарат никак не влияет, – терпеливо поясняет доктор.
– Но я же выпила его через… Меньше чем через сутки после… Разве могло так быстро?
– Значит, вы попали прямо в овуляцию. Так что, сохранять будете? – она поворачивает ко мне монитор, но все, что я могу увидеть в этой черно-белой ряби – всего лишь маленькая фасолинка.
– Я… Я не знаю… – умоляюще смотрю на экран и чувствую, как Ян кладет руку мне на плечо.
– Сейчас, секундочку… – врач переключает что-то на клавиатуре, и кабинет оглашается частым стуком маленького сердца.
– Я… Я не знаю… – умоляюще смотрю на экран и чувствую, как Ян кладет руку мне на плечо.
– Сейчас, секундочку… – врач переключает что-то на клавиатуре, и кабинет оглашается частым стуком маленького сердца.
До этого момента мне не верилось, что все, что со мной происходит – по-настоящему. Нет, я отлично понимала умом: беременность означает либо аборт, либо роды, но все эти слова казались абстрактными терминами. Теперь же, услышав, как бьется сердце моего ребенка, я отчетливо осознаю: я уже не одна. Внутри меня – самый настоящий человек, и от моего решения зависит, будет он жить или нет. В груди щемит от таких сильных эмоций, которые я никогда не испытывала прежде. Не знаю, что это. Вряд ли радость или материнские инстинкты. Скорее, благоговейный трепет перед чудом. А как еще это можно назвать? У фасолинки, которую я даже не чувствую, есть сердце? Так разве я могу взять на себя ответственность и сделать так, чтобы оно остановилось навсегда? Не я вдохнула в него жизнь. И я не имею права ее отбирать.