Я подумала, что он переживал из-за букета. С ними должно было случиться что-то на такой жаре. Именно поэтому Илья не любил такого рода подарки, называя их жутко не практичными и самым слабым из воспоминаний.

– Чтобы ты не подумала, но ты ошибаешься, – сказал Скворцов, отняв цветы и спрятав их себе за спину. – Мне сообщили, что тебя забрал какой-то мужик.

Он привлек меня к себе другой рукой и вновь удивил. Тот факт, что он забрал цветы больше рассмешил, чем расстроил или разозлил меня.

– В самом деле? – поинтересовалась я, не переставая поражаться происходящему. – Кто же тебе сказал такое.

– Птички.

Я стрельнула глазами в сторону бабуль, что вдруг засобирались куда-то. Что было странно. Их обычно не вытравить пока они не досмотрят всю серию дворового сериала.

– Не перестаю удивляться твоим увлечениям, Скворцов, – произнесла я не без улыбки. – Спорт, музыка, орнитология…

– Это ведь плохой знак, конфета, – проговорил он, глядя мне в глаза. – Правда?

Он конечно же знал мою историю. Но слава Богу не расспрашивал ни о чем только посмеивался надо мной, называя конфетой. Как в первый день нашего знакомства на пляже.

Тогда он решил, что я одна из тех телочек, которая решила поднять свою самооценку и дать понять кто есть кто, посетив городской пляж.

Тогда он хотел не то проучить меня, не то поржать, сейчас дразнил конечно же. О том, что когда-то я была гадким утенком я уже не вспоминала, но правда не видела и ничего особенного в той внешности, которую имела сейчас. Всё, как обычных людей – две ноги, две руки, голова и прелести, как у среднестатистической женщины.

– Нет. Нормальный. Понадобилось отвезти документы в Москву.

– Что за документы?

Я покачала головой, глядя в голубые глаза Илюхи.

– Сначала ты, Скворцов, – сказала я, кивнув в сторону. – Или, припрячешь букет до следующего раза?

Он тихо выругался, кажется, чертыхнулся, вручил цветы и неожиданно жутко покраснел при этом.

– Совсем забыл про него.

Я вновь вдохнула бархатистый запах, поглядев на него сквозь бордовые бутоны.

– А теперь скажи: что за повод? – потребовала я, не желая возвращаться к вопросам наследства. – Восьмое марта прошло, а мой день рождения еще не скоро.

Не хотелось обсуждать Николаса даже в таких мелочах, как наследство и сейчас, когда меня обнимает другой мужчина.

– У тебя сын сегодня родился, Карамзина, – ответил мгновенно посуровевший, но не ставший менее красным Илья. – Чем не повод!

Он фыркнул, а потом бросил, но без злости и психов:

– Не думал, что скажу это когда-нибудь тебе, но прекращай смеяться, Карамзина!

Возвращение букета стало удачным поводом высвободиться из его рук. После мыслей о французе мне стало неловко в его объятиях.

– Я смеюсь не из-за цветов, – объяснила я, вновь спрятавшись за душистыми растениями. – Они очень даже красивые.

А еще меня как будто бы посетило чувство дежавю, которое почти мгновенно исчезло, потому что я продолжила говорить вместо того, чтобы остановиться и проанализировать ощущения.

– Просто видел бы ты себя сейчас. Видели бы тебя твои ученики! Есть что-то, что способно вогнать в краску невозмутимого и предельно серьезного историка Илью Юрьевича Скворцова!

Скворцов взял меня за руку и повел домой, не отвечая на мои подтрунивания и только в подъезде, когда мы оказались в полумраке домового освещения, повернулся ко мне и очень серьезно сказал:

– Нет никакого повода, конфета, – проговорил он, коснувшись моей щеки в невесомом прикосновении. – Ты всегда нравилась мне, а как сильно я понял только сегодня, когда проторчал под окнами твоего дома, волнуясь и гадая, что за хмырь увез тебя с собой.