14. Глава 14

«Скоро от Сарбаевых останутся только воспоминания», «стану вдовцом» – с этими словами я осталась одна в бетонной коробке, пропахшей сыростью и плесенью. Не могла поверить в свой скорый конец и в угрозу моей семье. Папа всегда казался неубиваемым, недосягаемым для врагов, неприкосновенным для силовых органов власти.

Он не просто так на протяжение многих лет подчинял себе конкурентов и мелкие группировки, орудующие по окраинам. Сарбаев курировал всё, кроме наркоты и торговли рабами, а всё, что он не курировал, то уничтожал на корню.

Несмотря на то, что отец возглавлял криминальные структуры и не чурался измарать руки в чужой крови, благодаря ему в учебных заведениях и в ночных клубах не торговали дрянью, а девушки могли смело ходить по тёмным улицам, не боясь попасть принудительно на панель.

Папа окружил себя самыми преданными и лучшими бойцами, сплёл самую надёжную сеть по безопасности, добился не только страха со стороны подчинённых, но и уважения. Он всегда без заморочек помогал семьям своих людей, сколько бы это не стоило, и каждый член его группировки знал – достаточно прийти к Сарбаеву с проблемой, и он незамедлительно решит её, поднимет все свои связи.

Казалось, ему подвластно всё, кроме смерти, но и с ней он научился договариваться, перенеся два инсульта и оставаясь в строю, удерживая, как прежде, власть в крепком кулаке.

Как с безоговорочной верой в безопасность семьи можно было принять обещания Артура к действию. Наверное, я не отнеслась к ним серьёзно, считая Дубина подлецом и обманщиком. Ну что такой слизняк сделает Сарбаеву?

Размышления прервал скрежет замка и следом противный скрип двери. В камеру вошёл мужик не слишком приветливой наружности. Как-то видела его среди массовки в охране Дубина. В руках тот нёс плошку с едой и кружку с водой. Есть совсем не хотелось, только пить, но напоминание о ребёнке надавило на совесть. Мне нужно было заботиться о нём.

– Можете принести подушку и какое-нибудь одеяло? – поёжилась в своём шёлковом комбинезоне, ставшим влажным и холодным в сыром помещение.

Мужчина не ответил. Поставил посуду на стул, окатил меня безэмоциональным взглядом и вышел, хлопнув металлическим полотном. Еда оказалась не менее противной, чем это место. Разварившиеся, слипшиеся макароны, какая-то серая жижа на них и вода, воняющая хлоркой.

Борясь с тошнотой, впихнула в себя несколько ложек, глубоко и часто дыша, чтобы не вывернуло обратно. Как такое можно жрать? Даже свиньи воротили бы рыло. Давясь, запила съеденное и легла, подтянув к животу колени.

Не стала поворачиваться, когда открылась дверь, шаркнули по мелким камушкам подошвы, заскрипели по полу деревянные ножки стула. Замерла от небрежного касания к телу и от тяжести одеяла, брошенного на меня. Дождалась пока защёлкнется замок и только тогда укрылась, утыкаясь в него лицом.

Время тянулось с нудной медлительностью. Отсутствие окна полностью сместило осязание суток. День, ночь, среда, вторник? Не могла даже примерно сказать, сколько тянулось моё заточение. С постоянной периодичностью заходил тюремщик, принося отвратительную пищу и вынося ведро, иногда узницу навещали Артур с любовницей, заставляя под дулом звонить с короткой речью маме.

Я всё ждала, что родители заподозрят неладное, начнут искать дочь, распнут Дубина за предательство, но каждый раз, набирая номер матери, мои надежды рушились, как карточный домик. Разговоры ни о чём. Как дела? Чем занимаешься? Как папа?

Между едой и тревожным сном много думала, переосмысливала прошлое и позволяла себе чуточку мечтать о будущем. Почему-то была уверена, что выйду отсюда и начну жить с чистого листа. Не будет больше мужчин, делающих больно, не будет влияния отца с его кровавым бизнесом. Только малыш, которого я буду растить одна, желательно подальше от Сарбаевых.