Конечно, писаной красавицы в данный момент из меня не получилось, как бы я ни старалась, но немного освежившись почувствовала себя на порядок лучше.

– У нас так всегда? – задала вопрос, выныривая из ванной комнаты и складывая руки на груди.

– В смысле? – немного опешил мужчина.

– Ну, я собираюсь, ты возникаешь под боком, нервируя тем самым и меня, и себя заодно. Между прочим, мне нельзя, сам же говорил. В конце концов, я же не солдат, чтобы собираться за считанные секунды. Я еле хожу, а ты тут стоишь под дверью и подгоняешь меня.

– Прости. Постараюсь держать себя в руках, все-таки это все ново и для меня, – я невольно зацепилась слухом за последнюю брошенную фразу.

– В смысле?

– Ну ты, – он поперхнулся и закашлялся, взглядом смотря куда-то сквозь меня, – после того как потеряла память, стала другой. К тому же мне тяжело осознавать, что моя же меня больше не любит, более того, даже не помнит. Снеж, это совсем не просто. Мне хочется тебя обнимать, целовать, но ты каждый раз отстраняешься, будто боишься меня. Я же чувствую это. Но мы вместе со всем справимся? – кивнула.

А что тут, собственно, скажешь, если мы оба неожиданно попали в такое незавидное положение?! А у нас еще есть маленький человек, который нуждается в поддержки нас обоих.

– Ты отведешь меня к ней? – заглянула с надеждой в глаза мужчине.

– Конечно, пойдем. Хотя стой, иди сюда, – и протянул руки. – Доставлю с комфортом.

Это он собирается меня на себе, что ли, таскать? Всегда? Это вообще нормально? Может, раньше подобное и было в порядке вещей, но сейчас меня это, мягко скажем, смущает. И вообще все это между нами странно и непривычно.

– Может я сама? – пискнула неуверенно уже тогда, когда меня подхватили на руки. – Георгий Александрович сказал, что мне нужно ходить.

– Вот именно ходить, а не наматывать километраж словно ты олимпийская чемпионка. Снеж, ты на ногах-то еле стоишь.

– Справлюсь.

– Не упрямься! – сказал, как отрезал.

– Это ты упрямишься и не хочешь даже слышать никого, кроме себя. Ты такой вредный, сил нет с тобой спорить даже, – все равно бессмысленно это делать. Один фиг сделает, как хочет. На его лице же все написано.

– Вот и не спорь, все равно бесполезно.

Да поняла уже, ведь все равно Мирослав делает только то, что сам считает нужным. Я все-таки так для себя еще не решила это такая своеобразная забота, порой граничащая с деспотичной тиранией? Не знаю, как мы жили раньше, и как я выносила такие его заскоки, но сейчас мне выпал шанс все исправить, иначе же сама страдать буду в будущем.

Пока я рылась в себе и собственных чувствах, пытаясь в них разобраться, Мирослав тем временем уже дошел до детской реанимации, где было несколько боксов и я тут же отбросила посторонние мысли, позабыв все на свете, потому что взгляд тут же прикипел к одной крошке.

Я смогла только спросить, не отрывая глаз от маленького чуда:

– Она?

– Угу.

Боже, бедная моя малышка. Лежит там одна, такая крошечная в одних памперсах, а вокруг какие-то проводки и трубки.

– Ей не холодно там?

– Нет.

– А можно мне туда?

– Не разрешают даже мне. Можно только через окно смотреть.

– И сколько это будет продолжаться?

– Пока легкие не раскроются до конца и она не наберет хотя бы еще немного веса. Никто не знает, сколько это займет по времени, может, неделя, может быть, две или же месяц.

Покачала головой, тем самым показав, что поняла. Но внутри тем временем творилось что-то невообразимое, казалось, что все так неправильно, ведь не так должны мать и дочь встречаться на этом свете. Я же получается ее столько времени носила под сердцем и вот так, даже не помню теперь этого. Почему? Как я вообще могла это забыть?! Я понимаю, что из-за аварии я стукнулась головой и потеряла память, но разве моя дочка заслужила такое, да и я тоже? Когда вообще бог перестанет ставить на мне эксперименты и испытывать меня на прочность?