— Если унесешь на себе. Предупреждаю, нужен бульдозер.

— Охренеть!

Лекция снова поздно заканчивается. Анж упархивает птицей просить брата помочь унести мой полуночный презент.

На крыльце я одна. В институте никого не осталось.

И снова дождь. Мне в больницу надо заскочить и забрать дедушкино лекарство. Вдруг наша великолепная администрация передумала?

Спускаюсь по лестнице. Звуки каблуков звучат как выстрелы.

Ветер задувает. Темнотища.

— Лика? — доносится голос с правой стороны, где находится парковка для руководства института.

Оборачиваюсь и падаю взглядом в жестокие глаза. Брови сведены на максимум. Это говорит о недовольстве или нетерпении. Скулы резко очерчены, челюсть сжата.

Ян Борзов в одной футболке. Отмечаю его тело, покрытое татуировками. Руки, кисти, пальцы, шея. — ни одного живого места.

В этот момент до меня доходит...

Отрываю вросшие ступни от земли и, вбивая пятки в асфальт, несусь к парню.

— Ты! — тычу в его стальную грудь указательным пальцем. — Ты прислал мне цветы? Совсем лишен мозгов, Борзов?

В этот момент чувство самосохранение спит. С таким, как Ян, нельзя так. А я... Была слишком напугана вчера, чтобы быть в руках сегодня.

Ян ухмыляется и достает из заднего кармана пачку сигарет. Закуривает одну.

«Щелк» зажигалки, затяжка. Он втягивает щеки, и скулы становятся еще острее. Взгляд наполнен тьмой, несмотря на светлую радужку.

Казалось, можно выдохнуть.

И тут... Борзов хватает меня за запястье. Больно.

Разворачивает к себе спиной и прижимает к машине, к своему мощному, драконьему телу. Наваливается, выдыхает никотиновые пары мне в лицо. Кашлять начинаю, слезы глаза разъедают.

Он злобно шипит и дышит. Его дыхание ледяное.

— Не сметь со мной так разговаривать.

4. Глава 4. Ян

За три дня до

Губами выуживаю одну сигарету из пачки. Прикуриваю и всасываю яд всеми силами. Выпускаю мутный дым в едва приоткрытое окно.

Пиздато... Легко...

— Дементьева Лика, двадцать один год, студентка нашего задрипанного института, — Камиль плюет на палец и перелистывает досье.

Шелест бумаг наполняет салон тачки.

Раф тянется к моим сигаретам. Широко зевает. Время — час ночи.

— Девственница? — спрашиваю, разглядывая фотографию.

Кам лениво пробегается по строчкам.

Скажет «да», пусть это дело под свой контроль кто-то из братьев берет. Я пас.

На самом деле родной мне только Раф — Рафаэль, а Камиль приемный. Но с детства отец нас учил, что нет и не будет никого ближе, чем мы трое друг у друга. Он никогда не разделял нас, не восхвалял одного против другого, не наказывал лишь одного. Если виноваты, то все. Если молодцы, то... Все равно влетало всем.

— «В интимной связи ни с кем не состояла». Целка, короче, — Камиль откидывает серые бумаги, и они улетают в ноги, — ну нах!

Меня порядком клонит в сон. Из Москвы добирался на семи собаках.

— Это приказ отца, — Рафаэль пригвождает нас своим профессиональным взглядом стрелка, — девчонку нужно раскрутить и добыть бумаги. У нас три месяца максимум. Потом приедут московские — и нам крышка. От отца.

— Мы можем прижать ее старика. Как его там...

Кам возвращается к досье и какое-то время шелестит чертовыми бумагами.

Я выкурил сигарету и потянулся за следующей.

Надымили мы в моей машине знатно. Глаза слезятся и режет.

— Макар Львович.

Застываю с зажигалкой в руке. Она еще и огня не дает. Чиркаю, чиркаю — безрезультатно. Кручу сигарету между губ, прикусываю фильтр зубами. Часть остается во рту.

Ебать! Это подстава такая?

— Как, говоришь, фамилия той целки?

— Какой?

— Ща въебу, Кам! Девки этой, чье досье читаем! Лупоглазая!