— Крыша? Здесь?

— Люблю смотреть на все свысока. Так проще следить и контролировать.

Посмеиваюсь очевидному и даже не думаю, как воспримет это Ян.

— Чувствуешь себя королем? Они долго не живут.

— Зато ярко.

Поворачиваюсь. Борзов делает это одновременно со мной.

Разум зло шепчет, что вот сейчас Ян может столкнуть меня, достать свой пистолет и пустить пулю в лоб, как той собаке...

Вместо этого Борзов убирает мои рассыпавшиеся волосы и указательным пальцем приподнимает мой подбородок. Солнце слепит, и я щурюсь, но не смею отвернуться.

По заострившимся скулам и ходящим ходуном желвакам понимаю — ничего хорошего не случится.

Ян, нагнувшись, цепляет мои губы своими. Жалит поцелуем и врывается ко мне в рот языком. Ладонями упираюсь в стальную грудь и пробую оттолкнуть бандита.

Мне больно, и... Горячо.

Его вкус странный. Нет, мне совсем непротивно. Сигаретный табак не вызывает тошноту. Легкая горечь лишь делает все ощущения острее, звучнее и очень неправильными. Запретными, порочными, желанными.

Парфюм смешивается с запахами завода, и память фиксирует каждую деталь, как клеймо выжигает.

Борзов целует глубоко, зафиксировав мой затылок. Холод его слов и действий, огненный язык и такие же губы раздваивают меня на части.

Отвечаю несмело, потому что... Хочу.

Позволяю бесцеремонно исследовать мой рот, касаться моих оголенных участков тела и думать о том, что Ян красив, как чудовище.

Вожу ладонями по его предплечьям. Сжимаю, пока поднявшийся ветер готов скинуть меня с крыши быстрее самого бандита.

Когда большой палец Борзова останавливается на моем горле, я перестаю дышать.

Поцелуй грубо прерывается, но лица остаются близко. Его губы влажные, мои — истерзаноприпухшие.

Ян опускает взгляд на место, на котором задержался его палец.

— Исчез, — говорит сипло. Интимно. Точно... Мы же целовались только что.

Я и бандит.

— Кто?

— Что. Чужой засос. Невыносимо было смотреть на тебя с этим блядским пятном, — зло цедит.

Взгляд бандита стреляет бешенством, и оно, а не его рука, сдавливает мою шею, как удушливая петля.

— Ты поэтому две недели не появлялся? — тихо, но достаточно смело предполагаю.

— Идем в твое административное крыло, Лика. Пока я не передумал.

Мельтешу следом, когда мы шагаем по крыше и спускаемся по похожей лестнице в соседнее крыло. Пожар тронул его меньше всего.

Кабинеты моих родителей остались в том же состоянии, какими они и были. Бумаги, ручки, настольная лампа... После взрыва мама с папой ринулись туда, где опаснее всего, чтобы помочь. А надо было уходить. Они остались людьми, когда помогли выбраться из чертовски задымленного первого корпуса нескольким людям, но сами так и остались внутри.

С территории завода Ян увозит нас спустя час.

Мне хотелось плакать, кричать от боли потери, но я сдерживалась изо всех сил. В груди стоял ком.

— Спасибо, — беззвучно говорю, когда Борзов припарковался у моего подъезда.

Несмотря на то, что ты убил пса!

Ян выходит и огибает авто. Смотрю за его хищными повадками через лобовое стекло и тяжело отвести свой взгляд.

Выйдя из машины, мешкаю с прощанием. Достаточно ли сказать «пока»? Или вовсе кинуть через плечо и убежать? Погруженная в свои раздумья потеряла бдительность, а Борзов уже положил обе руки на крышу своей машины, тем самым выстроив вокруг меня преграду в виде своего мощного тела.

Он наклоняется, и... Нет, не целует. Ян вдыхает аромат, словно я желанный десерт. Еда. Но я пахну старым заводом, гарью и, может быть, чуть-чуть утренним гелем для душа с цветочным ароматом.

— До завтра, — произносит. От вибрации низкого голоса тянутся мурашки по всей спине и плечам.