— А парни, про которых ты говорил? Они упали с крыши, и...

Ян хмыкает и смачно скалится в ответ. Большой, сильный монстр.

— Смельчаки и безумцы еще остались. Идем, Лика, — протягивает свою лапищу. Она выглядит по-мужски большой. Ни шерсти, ни когтей. Человеческая. Но именно ей он держал оружие и без капли жалости выстрелил.

Если вложу в его руку свою ладонь, кровь того пса будет и на моей коже.

Ян злится, когда не получает желаемого. Поэтому хватает меня за руку и тянет на себя. Безвольно следую за Борзовым, едва поспеваю. Шагищау него те еще.

Вопреки моим ожиданиям, ладонь бандита горячая и сухая. Внезапно спустившееся на меня чувство, поражает своей невероятностью: когда он держит меня — я в безопасности.

Боже... Ну это чистая нелепость.

Мы идем по заросшей травой плитке к главной проходной. Кое-где пробиваются уже маленькие деревья, а бордюр утонул в кустах сирени. Жаль, она давно отцвела.

Одна из собак продолжает следовать за нами на расстоянии. Не лает, но тяжело дышит. Это тоже пес. Черный с белым, но чертовски грязным брюхом.

— Я боюсь собак, — зачем-то решаюсь сознаться.

Показать свои слабости врагу — страшная ошибка. Но Ян... Он враг? Или безумный друг?...

— Жаль. — Отвечает без интереса.

Начинаю думать, это такая манера общения. Сомневаюсь, что братья Борзовы вообще научены общаться по-человечески, делиться чувствами и переживать за кого-то.

— А ты? Боишься чего-нибудь?

Ян замедляется и затем останавливается. До главных дверей, ведущих на старый завод, какой-то метр. Меня сковывает леденящий ужас и подгорающее любопытство: что там стало в стенах некогда чудесного места.

— Нет, — с легкостью отвечает.

И даже как-то верю.

— Это странно. Нельзя ничего не бояться, — продолжаю наседать. Мне бы помолчать, но моя рука продолжает оставаться в плену его теплой ладони, и я поглощена мнимым чувством безопасности.

Ян меня не тронет.

Пока...

— Есть же страх смерти, страх высоты, что тоже идет от глубинного страха смерти... Пауки, пресмыкающиеся. Кто-то боится зеркал, голубей... Красивых женщин.

Борзов, сморщившись, отворачивается.

— Глупцы, — делает шаг и открывает тяжелую скрипучую дверь.

Носовые рецепторы тут же улавливают запах сгоревшего дерева, расплавленного пластика и сырости. А раньше пахло ванильными сладкими булочками из столовой на первом этаже.

Живот заурчал, но я совсем-совсем не голодна.

— Правое крыло второго этажа закрыто. Можем пройтись налево или спуститься на цокольный. В основной цех лучше через другой вход. Там не так завалено и в целом безопаснее.

Ступаю. Слышу хруст стекла. Он режет изнутри, и крошки остаются в ранах навечно.

— А административный блок? — не оборачиваясь к Яну, спрашиваю. — Туда можно?

— Через крышу.

— Которая развалена?

— Ну она же не везде такая.

В голове играют воспоминания. Голоса. Звуки. Шум станков и песни по радио охранника, который сидел здесь, на проходной. Дядь Миша всегда угощал меня конфетами: леденцы, шоколадные, самым вкусным был «Грильяж».

Киваю, давая свое согласие.

Борзов ведет меня к запасному выходу, где есть доступ к крыше. Поспешно рассматриваю все по пути. От вороха картинок перед глазами плывут, как по течению. Грудь сдавливает непомерная тяжесть, и я готова признать, что задыхаюсь. Проклятый запах гари, который ворвался в ноздри, вызывает дурноту.

На этот раз Ян взбирается по металлической лестнице первым и подает руку, чтобы помочь подняться.

С крыши открывается вид на всю территорию, прилегающие зоны, а вдали — город.

Делаю вдох.

— Мое любимое место, — говорит, становясь со мной в одну линию. Правое плечо на уровне его крепкого бицепса.