Чувствую, как губ касаются холодные пальцы, отворачиваюсь в последнем, беспомощном желании оказаться где-нибудь далеко-далеко…

- Не трогай меня! Не смей… не прикасайся!

- А на что ты рассчитывала, поливая меня дерьмом на федеральном канале? Что я куплю тебе пони? За поступки надо отвечать, радость моя. Не готова – сиди у папочки под крылом и не вякая.

- Да, как все девочки, из родителей которых ты вытащил деньги под обещания медалей!

Нельзя так делать, нельзя такое говорить, нельзя бить как можно больнее, но как же хочется! Как хочется ударить так сильно, чтобы он замолчал, чтобы проклятый голос перестал вспахивать душу, чтобы руки куда-то исчезли, прекратили меня касаться, вызывать мелкую дрожь.

И, словно боги всех миров вдруг слышат меня, прикосновение заканчивается, сменяется стальным хватом пальцев на запястье. Вырваться нет шансов. Так странно: чужая рука должна давать мне уверенность в том, что я не упаду, не врежусь в какое-нибудь препятствие, но почему-то становится еще страшнее, когда Крестовский тянет меня куда-то… понятия не имею, куда!

- Пусти! – пытаюсь вырваться, но с таким же успехом можно пытаться поднять гидравлический пресс. – Куда ты меня тащишь?!

- А ты куда собиралась? На вольные хлеба? Наплевала на всех, кто за тобой бегал. На отца, на охрану. И как свободная жизнь? Пора взрослеть, Настасья.

Начинается дождь. Первые капли дождя падают на меня в тот момент, когда мы выходим на проспект. А когда походим к машине, я почти насквозь мокрая. Безумно холодно в тонком платье, зуб на зуб не попадает.

- Я с тобой никуда не поеду!

Бесполезно. Он или не слышит, или не слушает, практически силой запихивает меня в машину. Я слышу, как хлопает дверь у водительского сидения, шум мотора, звуковой сигнал шлагбаума, выпускающего нас с парковки.

- Я буду кричать! – предупреждаю я.

В ответ на это Крестовский просто включает музыку. Я не могу выносить такие громкие звуки, они раздирают меня на части, голову словно сжимают тиски. Я закрываю уши руками и прошу:

- Выключи… очень громко!

- Тогда не истери, - следует ответ.

В машине пахнет апельсином и мятой. Испанским лимонадом, запахом из далекого прошлого. Удивительно, но запах пробуждает воспоминания о море. А стук дождя по стеклу – о ливнях в тропиках, когда непередаваемый аромат дождя и моря смешиваются и хочется прилечь у окна, чтобы смотреть, смотреть, смотреть, как блестящие капли стекают по зеленым глянцевым листьям.

Мы едем недолго, ночью дороги пустые. Машина останавливается, затем снова трогается, уже очень медленно. Значит, это парковка. Мы не поехали домой или в «Элит». Тогда куда? К отцу в офис?

- Выходи! – дверь рядом со мной открывается.

- Где мы?

- Выходи, я сказал.

Приходится подчиниться. Крестовский все так же тащит меня за собой. Мокрое платье неприятно липнет к телу, от холода зуб на зуб не попадает. Я так занята собственными ощущениями, что не сразу догоняю смысл того, что происходит.

- Здравствуйте, Александр Олегович, - слышу нежный женский голос.

- Меня ни для кого нет. Телефон отключить.

- Хорошо, Александр Олегович. Ваша почта.

Он что, привез меня к себе домой? На кой черт Крестовский это сделал, он поехал крышей?

Я открываю рот, чтобы попросить девушку набрать номер отца, но Алекс тянет меня дальше, к лифтам.

- Не хочу я к тебе! Позвони отцу немедленно!

- Ух, как заговорила. Ты же от него сбежала. Уже нагулялась? Нет уж, Никольская. Сейчас тебя ищет вся охрана твоего отца. Он сам бегает по злачным местам в поисках дочурки. И, раз уж представилась такая возможность, хочу с тобой побеседовать. А утром позвоним папочке и пусть он тебя забирает.