— Если этот… Батагай такой опасный, то тебе не следовало со мной встречаться, — мягко сказала она. — Он может наказать тебя.

— Это уже неважно, — отмахнулся Лёша. — Его власть надо мной кончилась. А о твоей безопасности я позаботился. Слушай меня внимательно: никто не знает, что у нас были серьёзные отношения. Если кто-нибудь откопает, что мы учились в одном институте, то подумает, что ты — моя однокурсница, не более. Материалы дела с твоими показаниями я уничтожил. Обрубил все концы. Никто не знает, что у нас есть сын. Никто не знает про дедушкин гараж. Так что не беспокойся, отрицай знакомство со мной и проявляй разумную осторожность. Следи, чтобы не было хвоста, ни с кем не откровенничай — ни с мамой, ни с подружками, ни с Крошкой Енотом. Помни, молчание — самая действенная защита. Пока ты молчишь, ты неуязвима. — Лёша снова достал портсигар, открыл его, увидел, что тот пуст, и со щелчком захлопнул. — Единственное, что они знают: что я люблю женщину. Для Батагая это как нож в печени, я не мог удержаться, чтобы не причинить ему боль. Он взял моё тело, но не душу, понимаешь? Моя душа осталась неприкосновенной.

На глаза навернулись жгучие слёзы.

— Это правда про любовь к женщине? — спросила Настя. — Или ты врал ему из мести?

— Это правда. Я до сих пор люблю тебя. Любовь к тебе — единственное, что у меня осталось, всё остальное изгажено и растоптано. Я помню каждую минуту, проведённую с тобой, и если рай существует, то в этом раю я найду домик, засыпанный снегом, а в домике — тебя, нежную, тёплую, невинную. И я скажу тебе: «Привет, любимая, наконец-то мы вместе».

По щекам потекли слёзы, но Настя их не утирала:

— Ты как будто прощаешься со мной.

— Так и есть.

— А ты не пробовал… убить Батагая? — спросила Настя шёпотом, как будто их могли подслушать.

— Пробовал, конечно, — улыбнулся Лёша. — Не получилось. Он не из тех, кого легко убить, а я не из тех, кто способен на убийство.

— Мы больше не увидимся?

Он покачал головой. Его глаза заблестели и сделались такими грустными, что Настя шагнула к нему, желая обнять. Лёша отшатнулся.

— Не надо, — попросил он сдавленным голосом, — не трогай меня. Я тебя недостоин. И не рассказывай, пожалуйста, обо мне Денису. Пусть он думает, что его отец — Крошка Енот. Так будет лучше. Мальчишке не стоит знать, что его отец — петух с зоны. Это испортит ему жизнь.

***

В зеркале лифта отражалась не та женщина, которая ехала в нём двадцать минут назад. Она как будто осунулась и постарела ещё на пять лет. Новая информация о человеке, которого она в юности любила до полного исступления, совершенно её раздавила. Он был перспективным студентом, его ждало блестящее будущее, он действительно мог стать успешным предпринимателем или учёным — и чем всё закончилось? На зоне из него сделали подстилку для авторитета. Батагай… Настя силилась представить человека, способного на насилие в течении стольких лет, и не могла. Он ведь знал, что Лёша его не любит, но всё равно продолжал насиловать! «Он одержим мной», — сказал Лёша. Что ж, видимо и правда одержим, раз вытащил парня из колонии, помог снять судимость и отправил в самое престижное учебное заведение мира. Настя задумалась. Может быть, этот Батагай любил Лёшу не меньше, чем она в своё время, — пусть извращённой, грязной, противоестественной и больной любовью, но всё-таки любил…

Не замечая никого вокруг, она добрела до паркинга и села в остывшую машину. Руки дрожали, перед глазами всё расплывалось. Слёзы текли и текли. Осенний ветер швырял на лобовое стекло жёлтые берёзовые листья. Настя сложила руки на руле и уткнулась в них лбом. Надо успокоиться и возвращаться в магазин. Если Алла Эдуардовна засечёт, что Настя разгуливает по личным делам в середине рабочего дня, то штрафа не миновать. Ксю прикроет, конечно, но больше часа оборона не продержится.