Блаженные стоны, загнанное дыхание, поцелуи стали для них их собственным, только им понятным языком.

«Люблю, люблю, люблю» — пульсировало в висках Бориса, когда Саша, опершись руками в изголовье кровати, медленно раскачивалась на его каменном члене. Как будто неугомонная бестия хотела прочувствовать каждый миллиметр распирающего удовольствия. Рыжеволосый суккуб, грешная греза. Если бы Борису было подвластно время, он бы заморозил это мгновение, размножил, растянул бы на тысячи лет. Сегодня она принадлежит ему. Ему. Только ему. И нет ничего более восхитительного, чем пьяная сладость поцелуев, дурманящее ощущение жаркого лона, дрожащей в экстазе женщины. Его женщины!

Увы, коварная ночь растаяла шоколадкой пенкой в чашке утреннего кофе и горьких запах подгоревших тостов отравил спасительный сон, жестоко втянув Бориса в холодное осеннее сегодня.

Татарский приподнялся на локтях, с лёгким удивлением глядя, как Саша, извечно голая, если не считать резинки для волос и маленьких черных трусиков, ведёт неравный бой с плитой. Под ее руками что-то шипело, шкворчало, и клубы жирного сизого дыма поднимались над сковородой. Позорно капитулировав перед готовкой, Саша накрыла неудавшийся завтрак крышкой, распахнула пошире окно и полезла в холодильник. Разложив на столе пакет с нарезанным батоном, сыр и пачку копченной грудинки, она принялась за бутерброды.

— Доброе утро, — выдал свое пробуждение Борис.

— Я сейчас бутерброды сделаю, — виновато сказала Саша вместо приветствия. — Кофе уже готов.

Борис наградил ее одобрительной улыбкой, вылез из постели. Хорошо бы сходить в душ, или хотя бы почистить зубы. Нет. Не следует продлевать агонию больше нужного.

Собрав разбросанные вещи, Борис оделся, чмокнул Александру в висок.

— Мне пора.

— Как? — удивилась Саша. — А завтрак?

Кажется, она сильно обиделась, что Борис не остался пробовать ее шедевр кулинарного искусства, но он просто не мог. Не хотел. Не хотел сидеть на высоком барном стуле, жевать бутерброды в кислом ожидании, когда Саша начнет озираться по сторонам, хлопать ресницами, переставлять местами перечницу и солонку, не зная куда деть руки. По утрам у нее эскизы, потом короткий перекус салатом в кафе рядом с работой, следом дела в ателье и снова эскизы после ужина. Если в этом расписании есть место Борису, то оно точно во второй половине дня, между ужином и сном.

— Истинные джентльмены уходят до завтрака, — улыбнулся Борис.

— Борь, ну хватит. Оставайся. Позавтракаем и продолжим.

Саша потерлась лицом о его грудь, – руки были грязные, проникновенно заглянула в лицо.

— Нет, Саш, нет. Много дел.

Он снова поцеловал ее, на этот раз в лоб, и чуть придержав Александру за плечи, отстранился.

— Я позвоню.

Не дав любовнице шанса остановить его, Борис быстро прошел к выходу. За секунду до того, как покинуть свою персональную камеру ласковых пыток, он ненадолго задержался, обдумывая, положить ключ от квартиры на полку или нет.

***

О своем побеге Борис пожалел примерно через час. Может чуть раньше. Там, в квартире Саши, он казался себе образцом гордости, но теперь, когда девушка осталась в одиночестве завтракать бутербродами, Борис не мог назвать себя иначе, чем идиот. Инфантильный идиот! Вернул скверной девчонке ее же пику. А дальше что? У мести, даже самой маленькой и безобидной, всегда тухлое послевкусие.

— Дураки, — покачал головой Борис. — Ох и дураки...

Тёмно-серая гладь мокрого асфальта вела его все дальше от дома Саши. Светофоры насмешливо подмигивали ему своими разноцветными глазами, а дорожные знаки, точно сговорившись, просили развернуться. Мимо пронесся свадебный кортеж, а метров через триста, у городского роддома, толпа пьяных от счастья и алкоголя родственников поздравляли новоиспеченных родителей. Словно весь город решил посмеяться над глупым поступком взрослого мужчины, сумевшего так нелепо влюбиться к рыжеволосую капризницу.