В последнее время ее еще страшно нервировал Коротков.

Он все норовил проявить участие, посочувствовать. И все это вроде бы невинно, но так навязчиво. А ее от этих его потуг охватывало тихое бешенство. И ведь не пошлешь, человек старается помочь. Приходилось кивать, благодарить и терпеть.

Было и другое. Маргарита часто ловила себя на мысли, что уже почти и не думает о Костике. А если и думает, то не как о мужчине, которого любила и потеряла, а как о чем-то, что она просто проглотила. Становилось обидно и тошно, зло брало на себя. Что ж она, совсем бесчувственная, что ли? Еще и полгода не прошло, как Троепольцев умер, а она...

В такие моменты Рита презирала себя.

И все-таки, как бы она ни старалась подавить это в себе, ее буквально выкручивало от желания оказаться с этим мужчиной. Хоть во сне, хоть наяву. Хоть один раз. Потому что сны те ей больше не снились, ночной любовник исчез из той оборотной реальности, в которой она принадлежала ему. И теперь в своих снах Маргарита была одна. Всегда.

Это все смутно походило на какую-то компьютерную игру-бродилку, в которой ей нужно пройти этот уровень и перейти на новый, иначе не выжить. Только это была не игра, а жизнь.

Еще в последнее время часто приходил один и тот же сон.

Она в лесу, идет среди стволов громадных елей, ветки цепляются за одежду. Темно, непонятные пугающие звуки, мягкие прикосновения, от которых страх впивается холодными иглами в загривок. И вдруг - хищник! Она не видела его, просто знала, что там где-то прячется страшный зверь и этот зверь следит за ней.

После таких снов Рита просыпалась в холодном поту с самым кошмарным предчувствием. А таблетки есть не хотелось. После них накатывало тупое безразличие ко всему, душа ощущалась ватной, как десна после заморозки. Зуб удалили, еще не больно, чувствительность пока не вернулась, но неприятно ужасно.

***

С Васильевым в последние дни начало твориться нечто непонятное. Это накатывало волнами. Властное, темное. Потребность. Видеть ее, контролировать.

Вдову. Контролировать?

Но она просто провоцировала его своим испуганно-жертвенным видом. Вдова человека, бывшего его другом и родственником.

Откуда это? Зачем? Они совершенно посторонние люди. Да, работают в одной конторе, и что с того? У него в отделе тридцать пять человек, не считая техничек, охраны и айтишников.

Допустим, есть родство и даже общее наследство, однако это не давало оснований вмешиваться в ее личную жизнь.

Но никакие доводы рассудка не могли победить внутренней потребности. Особенно если эта потребность начинает перерастать в зависимость.

Иногда он явственно ощущал - если сейчас не увидит ее, ему просто станет плохо. И тогда, ломая себя, он шел в отдел. Делал вид, что ему просто необходимо проверить, как там обстоят дела с каким-то, триста лет ненужным, делом. Говорить по полчаса с другими сотрудниками, стоя к ней спиной, чтобы потом мельком скользнуть по ней взглядом?

Это было до крайности ущербно.

Он ведь не мальчик, жизнь уже научила. Его бывшая за два года брака мозг выела на корню, да еще и обвинила в недееспособности. Это его-то! Да и черт с ней, с бывшей! Николай теперь вообще на баб смотрел с опаской и старался дистанцироваться. А тут он просто собой не владел.

Его бесило и нервировало, что она не смотрит на него.

Прячет глаза. Почему?! Почему она прячет глаза? Есть что скрывать? Ему нужно было знать все ее тайны. Это вдруг стало жизненно важным. И вообще, ему нужно с ней поговорить. Быть с ней. В ней.

Накатывало и потом вдруг отпускало, наступало опустошенное спокойствие. А потом все снова. Странное состояние, будто кто-то включает и выключает рубильник.