– Я думал, ты не против.

– Я и не против. Просто скоро учеба. У меня, может, новые друзья появятся. Подружки, – такой жирненький намек ему. – А тут папа-цербер. С тобой даже в люди выйти нельзя, обязательно какая-нибудь кукла прицепится!

– Лан, не начинай с утра пораньше.

Он поморщился и налил себе кофе. День без чашки – день прожит зря! Еще один жизненный девиз Павла Григорьевича Тихонова. Вроде бы ничего особенного, если бы таких правил и девизов у него было мало.

– Пап, тебе ж уже за полтинник.

– И? – закатил он глаза, наслаждаясь вкусом.

– Да просто подумала, что в который раз чувствую себя старше, чем ты.

– Неправильно, – голосом кота Матроскина начал он.

– Пап, может, ты уже остепенишься? А? Женишься, наконец? – спросила я у его спины, когда он обернулся к раковине, чтобы сполоснуть кружку.

Спина окаменела. Зря, зря, зря я подняла эту тему. Вздохни, успокойся и перестань уже крутить кольцо на пальце. Нужно перевести все в шутку.

– Понимаешь, – черт, голос дрожит. – Я уже с малыми понянчиться хочу. А если братьев-сестер не будет, придется своих заводить.

Он расслабился и хохотнул.

– А я что ли против, – и ехидненько так. – Рожай, воспитаю.

Сказать, что моя челюсть отвисла, ничего не сказать. Она со стуком покатилась по полу. Кто мне это говорит? Человек, после знакомства с которым, все парни прекращали со мной любое общение? Тот, кто вместо свидания, устроил моему последнему молодому человеку полуторачасовую лекцию о правильном использовании презервативов? И часа два после этого ржал надо мной, потому что парень сбежал от меня быстрее, чем скоростной экспресс Москва-Владивосток. Поборник нравственности собственной дочери, без оглядки на себя любимого.

– А?

– Ну тебя же воспитал, смотри какая миленькая получилась?

Он дернул меня в коридор и выставил перед собой как щит, чтобы я могла полюбоваться на себя в зеркало.

А ведь и правда, миленькая. Самое подходящее слово. Я невысокая, до ста шестидесяти всего пары сантиметров не хватило, но при этом, как говорит Верка, фигуристая. В жизни это очень мешает, потому что попа вечно не влезает в брюки, а уж если влезла, то в поясе можно еще парочку меня запихать. Да и с грудью тоже самое. Классе в десятом был у меня эксперимент – одеваться женственно и сексапильно, но… провалился с треском. Папа, правда, даже в ателье возил, мне там одежду шили. Но… Разбитое сердце, покалеченные нервы, несколько новых врагов – и я вернулась к своим обычным джинсам и рубашкам.

Да и внешность у меня самая обычная, славянская. Светлые волосы, может чуть темнее, чем у отца, и длинные, ниже лопаток. Вот только я почти не ношу их распущенными. Глаза голубые с зеленью. Как сказал один из бывших парней – невинный взгляд порочного ребенка. Я с ним не согласна, но на тот момент он, наверное, был прав, а уж после знакомства с папочкой… Да, после знакомства с ним, все мои кавалеры сбегали. Особенно, если, придя ко мне в гости, обнаруживали сценку пикантного свойства прямо на диване в зале.

Единственное, что мне нравится в себе без всяких ограничений, это губы. Полные, розовые, будто нарисованные. Не знаю, в кого они такие, но, пожалуй, это единственная вещь, которую я не хотела бы в себе поменять.

– Красавица моя, – улыбнулся папа, и на глазах у него появились слезы. Понятно, он вспомнил ее.

Я – живое напоминание кошмара, который ему пришлось пережить. Ради меня, ради нас.

Грудь сдавило, стало больно дышать. Хотелось зареветь и уткнуться в подушку как в детстве. Хотелось не знать всего этого. Хотелось обычной жизни. Но я сильная, я всегда буду улыбаться для него. После всех этих лет, всего, что он для меня сделал, я просто не могу иначе.