– А? – подскакивает Тортила. – Что это? Кто это?

– Это я сказала, – встает с места большая, с толстыми рыжеватыми косами девочка, которую все зовут Сырник.

– Фу! Фу-у-у-у! – проносится по классу. – Сырник за Здыхлика заступается! Сырник в Здыхлика влюбилась!

– Ничего я не влюбилась, – Сырник в несколько секунд покрывается алыми пятнами. – Сами вы все в него влюбились. Просто мне противно, когда врут.

– Это, значит, я вру? – тыкает Тортила в свою узенькую грудь. – Вру, значит?

– Врете.

Тортила собирается снова начать визжать, но уже на Сырник, и тут дверь без стука распахивается.

– Что у вас тут происходит?

Класс встает как один человек. Ни перед кем Здыхликов класс не встает так дружно, как перед Химчисткой. Учительница химии, она же завуч, маленькая крепенькая тетка, похожая на модно подстриженного дикобраза, перед которой вся школа стелется, как побитая собака перед грозным, но любимым хозяином. Она властно машет рукой, и класс садится.

Тортила несколько раз беззвучно открывает и закрывает рот, потом жалобно улыбается:

– Мы тут это, мы обсуждали классные дела…

– Для этого, насколько мне известно, существуют классные часы, – чеканит Химчистка.

– Эм-м-м, э… а… ну мы вот, – объясняет Тортила.

– Но у вас, если я правильно поняла, какой-то особый, очень важный повод?

– Здыхлик за фотоальбом не сдал, – объясняют задние парты. – Здыхлик фотографии не хочет брать.

– Вот как.

Несколько секунд Химчистка молча просвечивает Здыхлика своими знаменитыми глазами-прожекторами, а тот, вместо того чтобы еще больше съежиться, почему-то распрямляет слабенькую спину.

Прожектора переключаются на Тортилу.

– На два слова.

Когда за взрослыми закрывается дверь, класс начинает бродить и побулькивать, как разведенные в сладкой воде дрожжи.

– Сырник, ну ты даешь! Сырник сдурела.

– А давайте Здыхлика из школы выгонят! Ну пожалуйста!

– Ты покойник, Здыхлик.

– Да кто его тронет, только пачкаться. А вот Сырник на линейке пропесочат.

– Сырник, ты к нему за парту пересаживайся. Будешь сопельки подтирать.

– Ну кому Сырник, кроме Здыхлика, нужна, она же жирная.

– Жених и невес-та! Жених и невес-та! Фу-у-у-у!

Рывком распахивается дверь, и в нее влетает Тортила – так быстро, будто ее здорово толкнули в спину. К выражению лица ее очень подошла бы парочка свежих дымящихся фингалов. Тортила хватается за спинку своего стула, обводит ошалевшими глазками класс, останавливает взгляд на Здыхлике.

– Ты! Ты почему не сказал, что у тебя тяжелая семейная ситуация?

Здыхлик молчит.

– У тебя проблемы, да? Твоя мама болеет? Чем она болеет?

Только не реви при всем классе, Здыхлик. Замри, окаменей у себя внутри, перестань дышать.

– Она у него с катушек съехала, – весело гудят задние парты.

– Тихо там! – прикрикивает расхрабрившаяся после выволочки Тортила. – Так что у тебя дома? Говори, я слушаю!

– Ничего, – выдавливает Здыхлик чужой, неживой голос из судорожно напряженного горла.

– Громче! Я тебя не слышу.

Здыхлик сглатывает. Противный вкус, и пахнет железками.

– Все у меня нормально, – говорит он громче.

Тортила вытаращивает мутные глазки, разевает сочный рот, вытягивает вверх тонкую, моментально покрывшуюся рельефными венами шею, хватает воздух – кажется, вот-вот задохнется. Тут только Здыхлик и понимает актуальность ее прозвища – учительница будто тянет шею из панциря, и раздувшиеся ее ноздри зияют двумя черными дырками.

– Нормально? – верещит она. – Нормально! Меня там сейчас… что я не обращаю внимания… что я прозевала… и завуч… и ваша по математике еще… педсовет хотят…

Делает паузу – пару раз судорожно вдыхает. Тыкает в Здыхлика кроваво наманикюренным пальцем и тоном ниже продолжает: