Я выпрямилась, посмотрела на неё пристально, чуть прищурившись. Она замолкла. Боже, как же хотелось вывалить на неё всё, что я о них думала, но в последний момент прикусила язык. Черт ее знает, вдруг потом заявит, что я не в себе, что я неадекватна и агрессивна, что Оленьке со мной опасно. Вдруг, в кармане халата у неё спрятан диктофон, как у того семиклассника. Может, у меня, конечно, разыгралась паранойя, но лучше быть осторожной.

– А с чего вы взяли, Галина Алексеевна, что я нервная? Я – само спокойствие, – спросила я елейным голосом и ослепительно ей улыбнулась. Затем сразу же подхватила Оленьку и заторопилась к выходу.

Свекровь засеменила следом, приговаривая, мол, куда я так спешу, надо дождаться свекра, всё обговорить… Так распереживалась, что во двор, под дождь, выскочила за нами в одном халате и тапочках.

Но я, не останавливаясь и не реагируя на ее слова, устремилась к воротам и чуть ли не бегом понеслась домой.

В тот вечер свекор позвонил мне сам.

– Слышал про твое увольнение. Всё это плохо, очень плохо. Я постараюсь что-нибудь сделать, но ничего не обещаю. Слишком громкое и грязное это дело, – правдоподобно сокрушался он.

Я молча слушала его, гадая, как далеко он еще зайдет в своем вранье.

– Думаю, что Оленьке лучше сейчас пожить у нас. Пока у тебя всё утрясется. Знаю, знаю, что ты скажешь. Ты мать и всё такое… Но это всё лирика. А надо думать в первую очередь о ребенке. О ее интересах. И сейчас ей будет лучше с нами, уж поверь.

– Почему я должна вам верить? Говорите, постараетесь что-нибудь сделать? Да вы уже всё сделали, – начала заводиться я. – Я знаю, что это вы устроили мне увольнение по статье. Без вашего участия мне бы дали уйти по собственному желанию. Вы же меня просто потопили. За что? За то, что не оправдала ваши ожидания? За то, что когда-то надо мной надругались, а я, глупая, восемнадцатилетняя девчонка, постыдилась пойти в милицию? Да потому и постыдилась. Из-за таких, как вы, которые спешат заклеймить и отвернуться. Правда, вы пошли дальше всех. Вы не только отвернулись, вы мне попросту перекрыли кислород, не оставили ни единого шанса. И при этом продолжаете притворяться добрым и милосердным.

– Что ты такое говоришь?! Да как ты смеешь? После всего, что я для тебя сделал!

– Вы хотите остаться в сторонке чистеньким? Ну так и оставайтесь. И нас с Оленькой оставьте в покое!

Я выключила телефон, потому что чувствовала – меня вот-вот понесет, и я наговорю лишнего, о чем, возможно, потом придется пожалеть.

Весь вечер я Оленьку из рук не выпускала. Ее тепло, ее запах, ее пока не понятное воркование чудесным образом успокаивало меня.

Решила, что уеду с ней куда-нибудь, где меня никто не знает. Начну жизнь с чистого листа. Да, трудовая испорчена безвозвратно, но, может, не везде к этому так щепетильно относятся? А если уж совсем ничего не выйдет, можно найти подработку репетитором. Ну или няней…

Оленька, как чувствовала, сама льнула ко мне, касалась губками щеки, гладила мои волосы. Хотя обычно она лишь позволяет себя целовать и тискать, и то под настроение. А когда я укладывала её спать, поймала за руку и потянула к себе. Так мы и уснули вместе.

Утром по привычке я проснулась с мыслью, что надо быстро-быстро собираться на работу, отводить Оленьку к Тихановичам и мчаться в гимназию. Но потом воспоминания о вчерашнем дне отрезвили меня как ледяной душ.

Никуда больше мчаться не надо…

А с другой стороны, попыталась я развеять тягостное настроение, наконец мы с Оленькой проведем весь день вместе. И не один! Я же так этого хотела.