— Бабуль, я не знаю. Правда, — пожав плечами, я устало вздохнула.

— Ладно, — хлопнув по своим коленкам, она встала и поправила фартук. — Отдыхай, Кира. Но сначала, позволь я резюмирую твой небольшой монолог. — Глянув на меня, бабуля приняла самое серьезное выражение лица. — Если ты готова отпустить Глеба, тогда прекрати думать о нем и начни жить. Я уже однажды повидала такую депрессию и кончилось это очень плохо. Я не хочу, чтобы моя внучка страдала, ведь жизнь у нас так коротка, чтобы тратить их для таких негативных чувств. Если же Глеб настаивает на разговор, то дай ему шанс выговориться. Порой, нам очень этого не хватает. Годы бегут, дорогая. Это только кажется, что вся жизнь впереди. Одна твоя ошибка сейчас, может обернуться очень большими последствиями потом. Не строй иллюзий, что твоя любовь к мужчине пройдет. Нет, не пройдет. Станет только хуже. Вы уже взрослые люди, так решайте свои проблемы по-взрослому.

— Бабуль, он женатый мужчина, — мягко напомнила ей, но она и слушать меня не стала, строго цыкнув на меня.

— Я это прекрасно понимаю. Пока еще не выжила из ума. Ты же не кинешься ему в койку? А всего лишь поговоришь, — бабушка говорила так, словно это было очень легко воплотить в реальность. Ох, если бы только она понимала, что Глеб – это мое искушение и проверка на прочность. Душа и сердце все еще требовали его ласк и любви, а мозг сопротивлялся из последних сил, напоминая мне, что Стацкий – не мой…    

Я не хотела лезть в жизнь Нины, прекрасно зная, что моя старшая сестра сделает все возможное, чтобы опорочить меня в глазах нашей мамы. Так случилось, что моя старшая сестра не совсем мне родная. Она – дочь тёти, родной младшей сестры моей мамы. Послеродовая депрессия ее сгубила. Но на самом деле, тётя была очень юной девушкой – семнадцать лет, слишком мало, чтобы брать на себя роль мамы. Сейчас же она путешествовала и уже обзавелась семьей. Двое сыновей, а про Нину не хотела знать совершенно ничего. Мама приняла решение, что Нина – наша. Целиком и полностью, а вот Вера пусть всю жизнь мается, что от такого счастья отказалась еще в роддоме. Бабуля старалась историю не поднимать, но периодически ее бомбило, если тётя Вера, приехав в гости, совсем не замечала девочку, так похожую на нее.

Сначала Нина тяжело перенесла новость о своей настоящей маме, потом, когда повзрослела и поступила в колледж, даже забыла и не придавала великого значения. Моя мама – это наша мама с Ниной и так будет всегда. Мой папа тоже сразу старшую сестру вписал себе в дочери, а бабушка нарадоваться не могла своему любимому зятю. За такой поступок бабушка больше не напрягала папу своим огородом.

***

Проснувшись под вечер, я потянулась в кровати, ощущая себя заметно отдохнувшей от потрясений за последние пару дней. Телефон отключен специально, чтобы никто меня не донимал. А бабуля хлопотала и не трогала меня. Разговор выдался очень эмоциональным, от слез распухли губы и болели глаза, зато я впервые почувствовала себя освобожденной. Думала, позже станет еще хуже, но пока держалась огурцом и вроде голова не была забита Стацким.

Ну вот, Кира, опять ты о нем самом…

Я вздохнула, сдавшись своим же мыслям. Потянулась к тумбочке и взяла свой мобильник. Включила его и тут же моя вещица ожила, оповещая о звонках, сообщениях, ни читать, ни прослушивать которые я не хотела от слова совсем. Только краем глаза заметила первую строчку от Петрова, который собрался ехать за мной к бабуле и вызволять. Вот его мне не хватало, ага.

— Кира, — раздался громоподобный тон Петрова, осторожно отворившего дверь. Я передернулась на месте, выронив телефон из рук.