Сказать, что я была в шоке – ничего не сказать. Сначала сам меня подтолкнул, а потом протрезвел и засуетился, значит. Видимо, вчера его совесть была в отпуске.

— В общем, – продолжал фамильяр, – я не буду спрашивать, что ты делала в кабинете ректора в костюме оленя, после того как я рассказал тебе о брачной ночи, но давай-ка собирайся, пошли снова за вещами и в портал.

— Притормози на поворотах, усатый.

Я подзависла, размышляя о случившемся. Нет, конечно, действия ректора радовали, видимо, он хоть и гад, но всё же совестливый. Наверное, и правда через неделю после своей первой выходки перевел бы меня на тот факультет, который я заслуживала. Вот только… сути-то это не меняло. После его рассказа я не могла вернуться, не имея какого-то плана, как не опозориться на турнире.

— Николас, я не могу… – в моем голосе ещё никогда не было столько сожаления, как сейчас.

Я уже хотела выдать балладу о том, каким родным для меня стал этот пушистый пьянчужка всего за пару дней, а потом затискать его до смерти, слезно утверждая, что ну не могу я! Но тут в туалете открылась входная дверь, и послышались голоса. Я моментально одной рукой сгребла кота ближе к себе, а второй закрыла ему морду, чтобы не пискнул. Ну и сама смолка.

— Мы же только что из постели, чего тебе снова неймется? – звонко смеялась какая-то девушка.

Дверь соседней кабинки открылась, я глянула на пол и увидела две пары ног, одни определенно мужские.

— Ты просто слишком горячая, чтобы я мог сдерживаться.

Ах ты ж едрит-мадрит! Услышав очень уж знакомый мужской голос, я вылетела из кабинки подобно дьяволу, что пришел забрать одну душу. Впрочем, плохой пример, ведь у рыжих нет души!

— Пашка! – зарычала я, открывая дверь кабинки нараспашку до того, как её успели закрыть эти голубки…

При виде меня, залетающей в кабинку подобно разгневанной фурии, парочка аж подскочила. Незнакомая мне девица начала спешно поправлять одежду, а Пашка тут же развернулся и заулыбался широкой неловкой улыбкой.

— Алиса! – вскрикнул он, пытаясь найти путь к отступлению, да только его не было. – А что ты здесь делаешь?

— Это я у тебя должна спросить, рыжий ты гад!

Ух, как я была зла. Ух, как зла! Я совестью мучилась, когда просто спрашивала у пьяного Аполлона о брачной ночи, и то интересовалась, только чтобы не помереть на турнире. А этот паршивец на второй день уже с какой-то девицей зажигает, будто меня и не было в его жизни! Как ему повезло, что у меня под рукой ничего тяжелого не было. Я готова была даже Николаса запустить как тяжелую когтистую артиллерию, но кот по-умному остался в соседней кабинке, понимая, чем дело пахнет.

— Твоя мама сказала, что ты уехала, – попытался оправдаться веснушчатый ловелас.

— Погоди, она сказала, что я уехала, или нечто в духе: «О, смотри какая цаца, – я указала рукой на раскрасневшуюся девушку, – иди-ка зажги с ней, пока моей дочери нет». Потому что если это не звучало именно так, то я даже не знаю, как твоя любовь ко мне успела пропасть всего за два дня!

Пока я пыталась не задохнуться от возмущения, Пашкина девица вдруг тоже вся выпрямилась и с полнотой женской солидарности прошипела на него:

— У тебя что, всё это время была девушка?!

Казанову к такому не готовили. Он оказался зажат сразу с двух сторон и просто не знал, что сказать. Однако оставался всё ещё подальше от меня, видимо, знал, что уж я-то сейчас и врезать могу.

— Подожди, Света, это не то, что ты думаешь.

— О нет, именно то, – я скрестила руки на груди, всё ещё перекрывая проход. – Этот рыжий гад мне полгода под окнами серенады поёт, в любви признается.