Отец с пару минут молчит, явно обдумывая эту версию, затем бросает взгляд на наручные часы, и снова уставился на меня.

— Прекрасно, — холодно произносит он. — Третий час ночи. Моя замужняя дочь является ко мне домой в наряде профессиональной шлюхи. Да еще и ехала она в компании шлюх. Восхитительно. Представляю, что будет, когда это окажется в соцсетях.

— Не окажется, — тихо возражаю я. — Я не снимала маску. Никто ничего не докажет, даже видеонаблюдение не может обеспечить такое разрешение, чтобы опознать меня в девушке в маске.

— Ты прекрасно знаешь, никому нахер не нужны никакие твердые доказательства, — выдыхает отец, глядя на меня как на законченную идиотку. — Это просто будет утром во всех газетах, а я буду считать убытки из-за пятна на имидже всей сети.

Увы… Увы, если это все-таки просочится — вред, разумеется, будет. Отец строит имидж сети семейных аутентичных ресторанчиков, стараясь избегать громких скандалов. Для общества – он семьянин, воспитывающий дочь, не торопящийся привести домой вторую жену. В принципе — мой разлад с Бариновым грозит закончиться громким скандалом, а то, в каком виде я сбежала из отеля — было очень отягчающим обстоятельством.

— Ты в курсе, что Сергей уже оборвал мне телефон? Он уже весь отель перерыл в поисках тебя.

Ну, допустим, я догадываюсь. И догадываюсь, что Баринов уже понял, что я убежала, но вполне допускала, что еще не понял как. А может, был уверен, что я спряталась в каком-нибудь чуланчике и рыдаю.

— А почему я сбежала, тебе не интересно? — тихо уточняю я.

— Я знаю, почему ты сбежала, — хладнокровно откликаюсь отец. — Сергей мне уже в подробностях обрисовал суть вашего семейного конфликта. И то, что я ему впарил “некондицию” уже мне рассказал.

У меня звенит в ушах. Даже от пощечин Баринова мой мир не наполнялся таким неприятным звоном, и так не пустело в моей груди. Он знает. Он знает, что меня хотел пустить по кругу не кто-нибудь, а вовсю распиаренный мне и со всех сторон одобренный папочкой муженек. И… И плевать папочке триста раз. А вот имидж — имидж ему важнее, да. Ради имиджа меня можно было положить под троих-четверых-десятерых мужиков и спокойно плюнуть на это. Добро пожаловать в реальный мир, Сонечка.

— Некондиция? — негромко произношу я, потому что все мое нутро требует немедленно ощетиниться. — Скажи мне, папочка, а тебе за мою девственность заплатили сколько, что ты про меня как про товар рассуждаешь?

Я едва успеваю договорить. Сила у отцовской пощечины была такая, что я вполне могла покатиться кубарем по полу. На ногах я удерживаюсь сущим чудом.

Ударил! Отец меня ударил! Никогда в жизни не было — и вот на тебе! Господи, да неужели я действительно должна была остаться с ублюдком Бариновым, неужели он — то чего я заслуживаю, и ничего больше? Не хочу! Не хочу так даже думать!

— И когда я успел воспитать такую наглую дрянь, — шипит отец, сужая глаза. — Ведь поворачивается язык хамить!

У меня! У меня язык поворачивается! Родной отец меня в глаза именует некондицией, а хамила тут я. Чудесность зашкаливает.

— Ты хоть понимаешь, насколько меня подвела? — негромко поинтересовался отец, поднимая на меня свой тяжелый взгляд. — Ничего не хочешь мне объяснить, София?

— Например? — я медленно выдохнула. — Например, почему мой отец называет меня некондицией, будто я какой-то просроченный йогурт?

— А что, ты что-то большее, доченька? — Презрительный взгляд отца скользит по мне от макушки до босых пяток. — Ты? Я думал, что воспитал нормальную, хорошую девочку, а не очередную потаскушку, которых и так как нерезанных кур по улице бегает.