Подумать за врага, чтобы предугадать его дальнейшие действия, он не в состоянии, а предложи такое – еще и обидеться может. Чтобы он, православный человек, да по доброй воле в шкуру какого-нибудь мурзы, бея или хана влез, пускай даже и мысленно?! Да никогда! А по уху за такие предложения не желаешь?! Ну тогда молчи и не приставай с глупостями!

И взывать к нему бесполезно, поясняя, что влезть в шкуру врага вовсе не означает уверовать в аллаха, единого и всемогущего, а также начать мечтать снести до основания Московский Кремль со всеми его никчемными соборами и выстроить на их месте приличную мечеть. Тогда точно в ухо. И еще в нос. Для надежности. А он у меня слабый. Я из-за этого всегда в драках проигрывал, когда они «до первой крови», потому мне его надо беречь и на рожон не лезть.

Как знать, сумел бы я раскрутить своего соседа хотя бы на второй день, но тут меня спас перстень. Воротынский заприметил его на моем пальце еще накануне, но только нахмурился и ничего не сказал. Даже не спросил, хотя видно было, что хотелось князю, ой как хотелось. Любопытство его прямо распирало.

Заметив это, я как бы случайно еще несколько раз повертел им перед его носом. За столом это сделать нетрудно. Протянул нож в сторону блюда, потянулся через князя за куском дичины – вот тебе и демонстрация. И снова – в глазах-то вопрос, а уста на замке, да здоровом таком, амбарном. Без ключика лучше и не соваться. Хотя нет – ключик-то есть, вот он, на пальце у меня, но замочной скважины не видно. Пришлось заходить с другого боку.

«Что, добрый молодец, не весел, что головушку повесил?» – это грубо. Как сказал бы Остап Бендер: «Низкий сорт, не чистая работа». Идти напролом – все погубить. А мы деликатненько, тем более что и повод имеется, а если вдуматься, то не один. Я ж не просто гость, я еще и иноземец, а к ним на Руси отношение особое. С одной стороны, настороженное, но с другой – могут простить то, за что своему обязательно настучали бы по шее. Для ума. А с иностранца что возьмешь? Еще не юродивый, но все равно, исходя из места рождения, убогий, потому как не русский. Их жалеть надо, горемычных, ибо при рождении господом обижены – не на Руси святой на свет божий появились, а невесть где.

Но если этот иностранец сам по себе парень ничего, веселый и отзывчивый, да мало того, не поленился и выучил русский язык, стараясь тем самым как-то компенсировать свою изначальную дефективность, то тут к нему со всем уважением. А уж коль заметят на груди православный крест – здесь вообще говорить не приходится: «Это ж какая умница, раз осознал, где вера истинная и правильная! Да наш он, наш! Налей ему, Ванька, до краев. Опаньки. Гля-кась, до дна осушил. И не поморщился. Нет, точно наш. А что родился в Риме, так оно не твоя вина. Вон Федул тоже с бельмом на глазу родился, так что ж теперь. У тебя, конечно, беда посерьезнее, но и с такой люди живут. Давай-ка еще по одной, чтоб не грустилось. Чего спрашиваешь? Ага, понятно. Любопытствуешь, стало быть. И это тоже правильно. Сейчас мы тебе все как на духу, по-свойски».

Вот я и спрашивал. Мол, как то, как это. А гоже будет, если я, подняв заздравную чашу, то-то упомяну? Прилично ли оно? А пить надо вместе со всеми или одному тоже допускается, если в горле пересохло? А руки я своим платком могу вытереть или этим хозяев обижу? А когда…

Много вопросов можно задать, очень много. Нелишне и о том спросить, о чем на самом деле прекрасно осведомлен без подсказок. Он-то об этом не ведает, так что не страшно. Но в первый день проку это принесло мало. Замок с уст снимался, дверца чуть-чуть приоткрывалась, изнутри подавали просимое, но и только. Распахнуть ее пошире, чтобы заглянуть вовнутрь да посмотреть, как там и что, – хоть ты тресни. Не получалось, и все тут.