Каким-то чудом удержав равновесие, она вытерла пот со лба предплечьем.

— Прости, — мягко улыбнулась. — Я задумалась… немного.

— Прекрасно! — проворчала та, воинственно упирая руки в бока. — Я тут голос срываю, а она задумалась! Ни капли уважения к собственной матери!

Не желая и далее развивать эту тему (заведомо проигрышную для нее), Тоня невозмутимо посмотрела на родительницу (которая временами бывала просто невыносима) и тихо обронила, стараясь смягчить острые углы:

— Зачем ты меня звала?

Мама сокрушенно покачала головой:

— Я обед приготовила. Блинчики твои любимые напекла. Мой руки и давай живо за стол. Некогда нам долгие трапезы устраивать. Дел – выше крыши!

Антонина лениво улыбнулась, внимательно разглядывая маму, которая обладала редчайшим даром: ей удавалось вести себя чрезмерно строго и заботливо одновременно. Сказать, что в свои тридцать восемь она не выглядела эффектно – безбожно соврать. Ее мать была первой красавицей на селе. За это ее и ненавидели. Голубоглазая шатенка с пышными формами, миловидными чертами лица, вздернутым носом и пухлыми от природы губами. Со временем, когда появилась первая седина, она начала окрашивать свою густую шевелюру в огненно-рыжий цвет. А завивка «карвинг», которую мать обожала до безумия, придавала ее образу еще большей стервозности.

Нужно отдать ей должное – она и Тоню приучила следить за собой.

Всегда выглядеть ухоженной и стремиться к совершенству.

— Мам, я не голодна, — отозвалась девушка, возвращаясь к реальности. — Хочу сперва с морковью закончить и…

— Бог в помощь, Светлана! — донесся до них чей-то ехидный голосок из-за забора. Голосок, от которого напряглись они обе. — Какой богатый урожай!

Тряхнув своей рыжей копной, мама отозвалась не менее «приветливо»:

— А что тебя удивляет? У меня всегда и все плодоносит на ура!

Нервно сглотнув (ибо резко пульс подскочил, и во рту пересохло), Тоня медленно развернулась лицом к посетителю. Слух ее не подвел. По тропинке, идущей прямо вдоль их забора, неторопливо прогуливались Марина Романовна и Алиса Одинцовы – законные жена и дочь… ее отца.

Родного отца. А по сути… ее мачеха и сестра. Младшая.

Сестра, которую Тоня на дух не переносила и, кажется даже… люто ненавидела. Сестра, которую она не хотела знать. Презирала. И всячески избегала. Нет, Алиса не сделала ничего, чтобы заслужить подобную неприязнь. Наоборот. Она была хорошей девочкой. Милой. Дружелюбной. Обаятельной. И до безобразия скромной. Просто… так уж вышло…

Слишком много слез мать Антонины пролила из-за их проклятой семейки.

Слишком больно было… даже думать о прошлом. Но горькие воспоминания против воли просачивались в сознание. И отравляли разум, точно ядом.

С трудом понимая, что остервенело стискивает ладони в кулаки, Тоня пустым безжизненным взглядом сверлила Марину Романовну, которая в свою очередь не спешила удаляться. Напротив, она остановилась и «любезно» улыбалась им, явно намереваясь поговорить «по душам». Все как обычно…

А у Тони в ушах громким набатом звучали слова матери, которая из раза в раз, из года в год в моменты своей редкой слабости, глотая слезы, будто в трансе рассказывала ей одну и ту же историю. Историю о том, как об нее вытерли ноги. Как ей… исковеркали всю ее жизнь.

***

Мама встречалась с отцом с девятого класса. Они любили друг друга и собирались пожениться. После выпускного отца забрали в армию. Буквально через месяц после этого мама узнала, что беременна. Петр Андреевич (а иначе назвать этого человека язык не поворачивался) от новости о своем скором отцовстве пришел в дичайший восторг. Зато не в восторге были… его ближайшие родственники. Скромная девушка из обычной семьи, по их мнению, не могла стать достойной партией их наследнику.