– Я повторяю вопрос. Как ты смеешь появляться здесь, да еще ходить по этой дороге с едва надвинутым капюшоном?

Она срывала на мне злость… Я её понимала, поэтому оставалось набраться терпения и выслушать её тираду с должным смирением. Герцогиня наклонилась, схватила меня за подбородок, провела ногтем по одной из царапин с таким лицом, будто ей это самой причиняет боль, но иначе она не умеет.

– Никто и никогда не вызывал во мне столько ненависти, как ты, Джесселин. Почему у тебя её лицо?

– Может, потому что мы близнецы? Вы меня носили под сердцем так же, как и её, – ответила совершенно серьезно и герцогиня вновь замахнулась.

Но позволить себя вновь ударить не могла, откинулась назад так ловко, что ногти герцогини прошли в миллиметре от моей кожи. Леди Ириса сжала кулак, но предпринимать новых попыток рукоприкладства не стала.

Но даже осознание того, что она хотела вновь ударить, было болезненно. Не для моей самооценки, а для ребенка, что жил внутри меня. Что каждый день надеялся на любовь, ласку и заботу. Мне отчаянно не хватало чего-то своего. Мне очень хотелось стабильности. Засыпать и просыпаться без страха за завтрашний день. Жить без бремени проклятья.

Когда-то в детстве, когда я поняла, что к чему, я мечтала, чтобы эта женщина смотрела на меня с таким же обожанием и любовью, как на свою любимую дочь – Эрелин. Я жаждала её внимания. Но время шло, и я все отчетливее осознавала тщетность подобного исхода.

Порой, когда я засыпала и закрывала глаза, уходила мысленно в свое воображение, где у меня есть семья, папа, мама и сестра… мы с сестрой играем, а потом нас вместе укладывают родители – целуют в лобик, желают добрых снов и говорят, что мы – их самые большие сокровища на свете.

Но все это говорили не мне, а Эрелин. Мне доставалась лишь глухая ненависть от бессилия.

– Тебя пожалели и не убили, а ты… ты смеешь огрызаться, хотя в твоей жизни есть все. Ты – свободна, сыта, одета… но все время претендуешь на большее. Из-за тебя я и моя любимая девочка живем в страхе… Как же сильно я тебя ненавижу!

– Знаю, – отозвалась вновь с весельем. – И поэтому мне вас жаль. Эта ненависть вас когда-нибудь сожрет.

– Или сожаление, – даже не пыталась иронизировать герцогиня и, подняв взгляд вверх, словно у самих небес спросила: – Ну почему мне не хватило мужества и отваги свернуть тебе шею еще в люльке?

Вопрос был риторический. Отвечать на него я не собиралась.

Мне иногда казалось, что так действительно было бы легче. Для них, для меня. Но о своей жизни я не жалела. Жизнь, какая бы она не была, – это высший дар. Она одна-единственная, нужно ценить каждый миг. Я еще не совсем это умела, но надеялась, что научусь.

В будущем. Я стану сильнее.

– Если бы не ваша схожесть, было бы легче. Но ты украла не только всеобщее спокойствие, но и её внешность!

– Я не крала, – заявила с вызовом и инстинктивно приготовилась отклониться, ожидая новую пощечину, но герцогиня сдержалась, лишь сжала сильнее кулак. – Это она кое-что украла у меня.

Мою магию…

Окружающие считали, что природа щедро одарила Эрелин не только красотой, но и магической силой – после восемнадцатилетия ей поступало несколько предложений весьма выгодного брака, но родители не торопились с выбором, отдали дочь в Раманскую академию магии… рассчитывали на брак с самим раманским принцем. И не прогадали.

Ей удалось пленить самого завидного холостяка Райвима!

Распространять и выставлять на всеобщее обозрение портреты королей и их семей запрещено, поэтому я не знала, как выглядит его высочество. Но слухи о нем ходили: невероятной силы маг, способный открывать порталы из любой точки, красавец, сводивший с ума всех леди Рамании, а также искусный воин с телом бога. В пятнадцать он сбежал в военную академию, гонимый славой подвигов отца, чтобы не быть в его тени, и уже в восемнадцать окончил её с отличием.