Отодвигаюсь с прохода, опуская взгляд в пол.

– Входи.

Запираю за ним дверь. Душа в трещинах, словно выкрашена старой краской. И нуждается в небольшом ремонте. Ну то есть во встряске.

– Чай, кофе? – роняю я беззаботно. Вернее, пытаюсь напустить на себя равнодушный вид.

Но… как могу.

Встаю спиной к Аязу, достаю кружки, включаю чайник.

Жду. Нетерпеливо, хоть и стараюсь не показывать, как трясутся пальцы.

Мужские руки внезапно обвивают мою талию, Аяз мягко привлекает меня к себе.

– Ну прости, – шепчет мне на ухо, шумно выдыхая, а его огонь сегодня на меня не действует. – Я хотел как лучше. Хотел, чтобы ты не злилась, хотел, чтобы ты не знала, не расстраивалась, не сомневалась, не обижалась, не нервничала, не терялась в догадках.

Сама не знаю, что именно хочу от него услышать. Во всей этой истории меня больше всего интересуем… мы.

– И как? Получилось? – язвлю я с новой силой. Стараюсь отодрать от себя его руки. Как прилипли, вот точно! Не пускает.

– Гелен…

– Не держи меня.

– Гелен!

– Отпусти!

Аяз выполняет сорвавшуюся с моих губ эмоциональную просьбу, позволяя отдалиться. На его лице нечитаемое выражение. Маска.

Он недоволен. Это как минимум. Но меня больше не старается уколоть или высмеять. Слушает внимательно.

Мы смотрим друг на друга долго. Неприкрытое столкновение выливается в ощутимое противостояние.

– Чай, – Аяз отмирает первым. Сам тянется наверх, приоткрывая дверцу, достает упаковку черного чая. Я подавляю в себе желание предложить ему пакетик. Аяз в жизни не пил пакетированный чай. Брезгует.

– Я знаю, что вышло некрасиво. Но я реально не хотел тебя огорчать. Кроме того, на тот момент, когда мы встретились, я с ребенком не общался.

Вышибает из меня дух этими словами.

– Почему? – несдержанно отзываюсь я.

– Пожалуйста, не проси все рассказать в подробностях. Там вообще история не очень приятная, мне совсем не хочется ею делиться. С ребенком я общаюсь чуть больше года. И… на себя его даже еще не записал.

– Вот как, – недоуменно произношу я. Не в силах отреагировать адекватно. Не в силах переварить. – А… Как… как происходит ваше общение? Как часто вы видитесь? Какую роль в твоей жизни играет его мать?

Аяз больше не пытается меня обнять, сам заваривает чай, молчит какое-то время.

Кажется, мы оба не знаем, что сказать, как перешагнуть ту грань, которую преодолеть пока что не представляется возможным.

– Я приезжаю. Видимся там… у них… Раз в неделю стабильно, иногда два.

– А она?

На моем запястье горит тяжелая хватка. Аяз медленно, но настойчиво притягивает меня к себе.

– Гелена. Ты моя невеста. Я планировал с тобой заводить настоящую семью, детей.

– С ней тоже планировал, – упираюсь ладонями ему в грудь. Принять не могу, хоть и оттолкнуть не получается.

– Да. Но она отказалась.

– То есть ты не знал о сыне, когда мы с тобой познакомились.

– Я… не знал. Нет.

Глаза его честные, слова звучат искренне, идут от сердца. Я совсем теряюсь.

– Расскажи мне немного о них.

– Сына зовут Клим.

Оу. Аяз явно не сам выбирал это имя. Значит… не врет. Получается, его мнение и вовсе не учитывалось.

– Ему пять. Почти. Ну точнее, где-то четыре с половиной. Ну там… – он взволнованно играет пальцами в воздухе, – с небольшим. Он очень спокойный, задумчивый, любит задавать вопросы. Обычный ребенок. Немного стеснительный.

Я молчу.

А что сказать-то?

Даже не понимаю, о чем спрашивать еще.

– Когда мы познакомились, вы уже разошлись. И потом ты узнал о сыне. Правильно я понимаю?

– В принципе да, – подтверждает Аяз и встает рядом со мной. Мы смотрим в одну сторону. Он скрещивает руки на груди – я улавливаю боковым зрением.